Читать Текодонт

Особенно сильный удар тупым носком ботинка свалил его с четверенек на бок, и тотчас последовал еще один, заставивший захрипеть и скорчиться, – в солнечное сплетение. Били профессионально, но голову, живот и позвоночник не трогали, видно, был приказ не калечить, а ребра Пескавин прикрывал локтями. Сопротивляться было бессмысленно, он это понял сразу, еще до того, как отобрали стилет. Бежать тоже не следовало: тот третий, с кровяными кроличьими глазами, что встал у выхода из коридора на стреме, не выпустит, а если все же случится чудо – еще того хуже: найдут, не могут не найти, еще два дня здесь торчать. «Расположенный в одном из красивейших уголков Тверди, – пульсировали в голове фразы из путеводителя, – и окруженный живописными вершинами, заповедник в последние годы заслуженно приобрел славу наиболее посещаемого объекта всего Восточного Рукава. Горные озера с чистейшей водой, альпийские луга и величественные горы, окружающие Ущелье, придают заповеднику неповторимый колорит…»

Ему удалось откатиться к стене. Теперь эти двое мешали друг другу, удары пошли пореже и не такие сильные. Парни уже перестали шипеть при каждом ударе, как коты, и только посапывали: видно, выдохлись. «Хватит уже, – злобно подумал Пескавин. – Мне все ясно, понял. Добродушное отеческое внушение. Слушайся старших, не огорчай папу и маму».

Бить перестали. Он немного поворочался, покряхтел – «Талантливо изобразил в самом начале, что попали в пах, иначе бы не удовлетворились, добавили бы еще», – потом медленно поднялся на четвереньки. Дальше подниматься не стоило: внушение внушением, а в конце должен стоять жирный восклицательный знак. Ну, где он?

Пинок в шею бросил его лицом в пол. Теперь можно было встать, ребятки получили полное педагогическое удовлетворение. Педагог педагогу волк, подумал Пескавин, отклеивая лицо от пола. Каждый гад вокруг педагог, потому что учитель учит, а педагог внушает, а внушать все любят, это им только дай… Он помотал головой, разгоняя муть перед глазами. Муть раздвинулась, и из нее выплыли кроличьи глаза:

– Больше к мумиям не ходи. Понял?

Пескавин кивнул.

– Увидим еще раз – пеняй на себя. Дружеский тебе совет: улетай сегодня же. Помой морду и уматывай. Деньги есть?

Пескавин сглотнул слюну, пошевелил во рту языком – зубы целы, «восклицательный знак» пропал даром. Подавил желание ухмыльнуться.

– Какие там деньги. Билет есть. На послезавтра.

– Обменяй. Чтобы завтра мы тебя здесь не видели. Хорошо понял?

– Угу, – Пескавин снова кивнул.

– Не слышу!

– Я хорошо понял. – Поспешная фраза, запнувшись на вылете, прозвучала жалко. На всякий случай Пескавин громко хлюпнул носом. Кажется, получилось убедительно. Провинция… Там, где его знали, приходилось играть со всей отдачей – здесь клевали и на халтуру в четверть силы.

Педагогов черти уже унесли куда-то. Красноглазый, сворачивая в фойе, подмигнул с добрым юмором и, куражась, соорудил из пальцев бодливую козу. Пронесло. Морщась от боли, Пескавин кое-как отряхнулся, ощупал лицо – ничего, крови вроде бы нет. Хоть сейчас иди через толпу к кассе менять билет – рыло как рыло, никто и не обернется. Он тихонько выругался. Черт, угораздило же, чтобы и без денег, и облажаться, как последний ватрух! Ломтиками себя называют, пальчики ломают у мумий, а может, и не только у мумий, по всему видно, что не только. Местный прайд, ребята серьезные, цепкие, и работают, видно, чисто, чужаков неопрятных к пальчикам близко не подпустят. А без пальчиков – долгов по самые ноздри, опять набегаешься с высунутым языком и половую тряпку не раз из себя изобразишь к всеобщему удовольствию. Рифмач того и ждет.