Антон Филаретович посмотрел в глазок и, узнав племянника, загремел замками и засовами. Для старика, владевшего одной из самых значительных частных коллекций в городе, английский принцип «Мой дом – моя крепость» был не пустым звуком.
– Здравствуй, Васенька, проходи! – старик посторонился. – Если не возражаешь, выпьем чаю на кухне, а то в гостиной у меня офорты разложены, примоститься негде.
– Хорошо, дядя Тоша. – Молодой человек бросил взгляд на свое отражение в зеркале в стиле ампир, пригладил волосы и прошел по коридору. – Я вам конфет принес, грильяж, какие вы любите.
На кухне тоже трудно было примоститься: все свободное пространство занимали немецкий фарфор, китайская керамика, альбомы репродукций и специальные монографии. Смахнув со стула несколько книг, Антон Филаретович усадил племянника, включил электрический чайник и с гордостью показал на красующуюся в центре стола невзрачную темно-коричневую чашку:
– Посмотри, Васенька, какая прелесть.
Вася пожал плечами. Коллекционер взглянул на него с сожалением и проговорил:
– Жаль, что ты слеп к прекрасному… Это японская чашка для чайной церемонии, так называемый «черный раку». Шестнадцатый век. Старый Левантович отдал ее мне, зная мою любовь к восточной керамике. Посмотри, как она совершенна! В ней воплощены все четыре принципа японской эстетики – саби, ваби, югэн и сибуй, то есть простота, целесообразность, недоговоренность и первозданность.
– Дорогая? – осведомился практичный Василий.
– Почему ты все меришь только деньгами? – Дядя поморщился, но тут же добавил: – Но вообще-то она очень дорогая, не меньше пятидесяти тысяч…
– Долларов? – присвистнул племянник.
– Ну не тугриков же!
– Что же Левантович ее отдал?
– Не все измеряется деньгами! – повторил старик с пафосом. – Впрочем, вашему поколению этого не объяснить. Левантович умирает, ему осталось не больше месяца. Падчерица у него – невероятная стерва, распродаст коллекцию раньше, чем старика похоронят. Вот он и хочет, чтобы хоть что-то попало в хорошие руки…
– Кстати, дядя Тоша, – Василий заговорил нарочито нейтральным тоном, но голос его предательски дрогнул, выдавая волнение, – ты не мог бы выручить меня деньгами? Я попал в чрезвычайно неприятную историю…
Антон Филаретович заметно побледнел и напряженным голосом сказал:
– У меня нет денег!
– Да брось, дядя! – Вася огляделся и с фальшивым дружелюбием воскликнул: – Ты же отличный старикан! Все время покупаешь свои черепки, картины и прочую рухлядь! А когда единственному племяннику понадобилось немного денег…
– Немного – это сколько? – спросил коллекционер, вытирая со лба неожиданно выступившие бисеринки пота.
– Ну… Не то чтобы совсем немного… Я должен одному человеку… Очень опасному человеку… Несколько тысяч…
– Долларов? – испуганно воскликнул старик.
– Ну не тугриков же!
– У меня нет таких денег! – повторил Антон Филаретович, отводя потемневшие глаза и потирая грудь. – Я очень боялся этого… Боялся этого, Вася. Многие мои знакомые рассказывали о том, как родственники… Доят их, обирают, требуют денег, заставляют продавать коллекции… Я думал, надеялся, что у нас до этого не дойдет… Ведь коллекция – это вся моя жизнь.