В одиннадцать лет я узнала, что у боли есть вкус. И у каждого он свой.
* * *
Сегодня моя боль отдавала апельсинами. Мы ужинали в «Скампо». Угловой столик. Фешенебельная улица за окном. Ненавязчивые официанты молчаливо разливают шампанское. Три фужера для меня. Два для мужа. На белоснежной льняной скатерти – тарелки со свежей выпечкой и моцареллой. Чуть позже подадут домашнюю лапшу с горошком, обжаренной панчеттой и легким сливочным соусом. Любимое блюдо Джастина. Первый раз он попробовал его лет двадцать назад, когда был по делам в Италии, и с тех пор обязательно заказывал в хороших итальянских ресторанах.
Я отпила шампанского, поставила фужер и посмотрела на мужа.
Он улыбнулся. Лучики морщинок разошлись от уголков глаз. Короткие русые волосы серебрились на висках, но Джастину это шло. Он с небрежной элегантностью умудрялся сочетать потертые рабочие ботинки и дорогие классические рубашки. Стоило ему появиться в каком-нибудь баре, и женщины невольно оборачивались. Впрочем, мужчины тоже – оценивали соперника.
– Не хочешь есть? – спросил муж.
– Подожду, когда лапшу принесут.
Он опять улыбнулся, и я мысленно перенеслась на белый песчаный пляж, почувствовала солоноватый бриз. Второе утро нашего медового месяца. Мы не выходили из бунгало, нежась в мягких хлопковых простынях. Джастин кормил меня апельсинами, и я аккуратно слизывала липкий сок с его мозолистых пальцев.
Пригубив шампанское еще раз, я задержала его во рту и сосредоточилась на пузырьках, щекочущих нёбо.
Я боялась, что она красивее меня, интереснее, лучше в постели. Взвешивала и другие причины, но объяснения не нашла. Мужчины не могут не изменять. Если есть возможность, они ею пользуются. В каком-то смысле последние полгода нашего брака – самый рядовой случай.
Очередной глоток шампанского опять оставил апельсиновое послевкусие.
Джастин расправился с моцареллой, тоже выпил и рассеянно поменял местами столовые приборы.
В двадцать семь лет он унаследовал строительную компанию отца с оборотом в двадцать пять миллионов долларов. Дела шли хорошо, но Джастин не хотел останавливаться. К тридцати четырем годам – когда мы познакомились – он увеличил оборот до пятидесяти миллионов и в ближайшие пару лет собирался подняться до семидесяти пяти. Дело свое он знал отлично, начиная от инженерных коммуникаций и заканчивая отделочными материалами. При этом не отсиживался в кабинете. Первым выезжал на объект и последним возвращался оттуда. Всегда на передовой – вместе с рабочими, подрядчиками.
Его мужская природа покорила меня с самого начала. Джастин чувствовал себя уверенно и в зале совещаний, и на баскетбольной площадке. И с оружием управлялся играючи.
Наши первые свидания прошли в тире. Он учил меня стрелять из мелкокалиберного пистолета. Обнимая сзади, показывал, как обхватывать рукоять, наводить ствол, целиться. Я вздрагивала от каждого выстрела даже в наушниках и сперва попадала в пол или в нижний край мишени. Джастин терпеливо наклонялся ко мне, поправлял захват и, жарко дыша в затылок, объяснял, что не так.
Иногда мы очнуться не успевали, как уже срывали одежду друг с друга в туалете тира. Или на заднем сиденье его внедорожника. Там же, на парковке. Джастин до боли впивался пальцами мне в бедра и настойчиво задавал нетерпеливый, жадный ритм. Я подчинялась, не помня себя от запаха оружия, настоящей мужской силы и желания.