– Уу… уу? – переспросила я.
– Устрицы, – кивнули они мне, – ешь!
Устрицы валялись в углях, покрытые пеплом и совершенно несъедобные с виду.
Их закрытые створки скрывали нечто, от чего д'Артаньян и компания приходили в восторг.
…Началось, как обычно, с Ирки. Она вычитала об устрицах в «Трех мушкетерах». Их ел Атос. Он закатывал глаза от восхищения и запивал лакомство бургундским вином.
Нам было по десять, и мушкетерами мы бредили. Злая судьба поместила наши, жаждущие воинской славы души, в тела девчонок, и свою годность в королевское войско приходилось отстаивать ежечасно.
Мы перечитывали книгу и распевали песни из фильма. Носили шпаги и делали мушкеты, которые стреляли пульками из гнутой проволоки. Алмазные подвески хранились под стеклом в земляном секретике, а тайная переписка королевы – под корнями старого тополя.
Устриц у нас не было.
– У нас на карьере есть устрицы, – заметила Наташа.
– Откуда? – недоверчиво прищурилась Ира, – как ты вообще себе устриц представляешь?
– Они в раковинах, – без запинки ответила та, – их расколупывают и выковыривают то, что внутри.
– Надо попробовать, – решила Ирка, – поехали!
Тогда нам казалось, что умение добыть и приготовить еду – это то, что делает нас взрослее и опытней. Мы не были голодными в поисках пищи. Мы были исследователями. Мы пробовали на вкус и проверяли на прочность. Мы хотели быть такими, как те, о ком знали из книг.
Гек Финн ставил силки. Герои Джека Лондона питались сырой рыбой. Жак-Ив Кусто, исследователь моря, в одной книжке рассказал, как достал из глубины запечатанную амфору, возрастом чуть ли не в тысячу лет. И открыл. И попробовал! Было невкусно.
Но не в этом дело. Исследовать, добывать и проверять на себе – только так можно стать мушкетером. Или бродягой. Или аквалангистом.
У нас будут устрицы.
Мы сели на велосипеды и рванули к карьеру. В такой момент кажется, что если сразу не начать действовать, то про твою идею непременно узнают все остальные. И опередят. И за обедом, за роскошным обедом с борщом на первое и жареной картошкой на второе, на десерт непременно подадут устрицы, и будут ухмыляться:
– Хе-хе, разини! Раньше надо было думать! Они бы до зимы собирались! Быстрей надо было соображать, растяпы!..
Мы прикатили на карьер. Купаться в нём запрещалось. Соседка, баба Клава, бывшая медсестра, веско говорила моей бабушке, делая большие глаза:
– Кишечная палочка.
Бабуля пугалась и показывала мне кулак. А потом, под страхом возвращения в город, запрещала даже подходить к антисанитарному водоёму.
Я не огорчалась. Мы любили Неву, а карьер презирали: стоячая вода, слишком тёплая, толпы народу в выходные и грязный песок. Ничего интересного.
Мы вышли на охоту. Я брела по колено в воде. Камыши, нити водорослей и ивы, которые развесили ветки у самого берега, усложняли задачу. По песку были разбросаны обломки раковин, но мы хотели добыть целые, сложенные из двух половинок и с моллюском внутри.
По глади скользили жуки-водомерки, низко носились стрекозы. Меж водорослей недвижно стоял малек щуки, вытянутый, как игла. Одно мое движение, и он стрелой сорвался с места, чтоб тут же замереть на пару метров дальше.