– Танцует! ОНА танцует! – Грязный палец с обломанным ногтем уткнулся – нет, не в небо. В самый верх полуразрушенной стены бастиона. Головы повернулись туда, куда он указывал. И низкий тихий гул – то ли вздох, то ли стон – пронесся между копейными древками, затрепетал в гривах коней. Словно испуганное сердце, заколотилось на ветру полотнище флага.
Одноглазый вояка в вороненой кольчуге, единственный, кого не коснулось странное оцепенение, локтями прокладывал себе дорогу в замершей толпе, щедро рассыпая во все стороны брань и тумаки.
– В чем дело, дармоеды?! Вы что, думаете, князь Фокиды платит нам только за удовольствие пялиться на ваши пропитые рожи? Кто-то тут собрался жить вечно, а? Живо на стены!
– Мой капитан… – раздался робкий голос.
Единственный глаз вояки стал наливаться кровью. Многие зашевелились, отвели глаза от крепостной стены, предпочитая не злить Одноглазого Сотника. Треклятая осада, сидевшая у всех в печенках, затянулась. Они провели под этими стенами слишком много времени. По всем расчетам в крепости не могло остаться ни одной живой души. Но защитники продолжали обороняться. Как кидается из последних сил на сильную и сытую свору тощий загнанный волк, надеясь отвоевать если не жизнь, то хотя бы гордость.
– Мой капитан, – повторил кто-то уже ближе. Его голос, тонкий и надтреснутый, зазвенел как цыганский бубен. – Там… на стене.
Сотник сердито обернулся. Ряды солдат расступились и вновь сомкнулись за спиной худенького паренька лет одиннадцати, кажущегося еще тщедушнее из-за висящего у него через плечо большого барабана.
Капитан наемников сурово глянул на мальчишку. В углах его рта залегли складки какой-то брезгливой жалости.
– А, это ты, Комарик! – протянул он. – Вообще-то я мог бы и догадаться. И по голосу, и потому, что все остальные у нас герои, только когда дело доходит до сражения с пивными бочками да шлюхами… Так что там такое, сынок? Говори, не робей!
– Она танцует. Там… белая княжна… – От волнения голос мальчишки сорвался на какой-то виноватой, плачущей ноте. Барабанщик прекрасно понимал, что ждет того, кто сеет панику.
– Кто? – скривил рот Сотник, давая парнишке шанс взять обратно неосторожные слова. Он устремил тяжелый, как грозовая туча, взгляд единственного глаза на мальчишку, перевел на лицо воина за его спиной. Тот опустил глаза, скрывая страх. Капитан был страшен в гневе, но то, что белым лепестком дрожало под самым небом за спиной Сотника, было стократ страшнее. Это была сама судьба.
Резким контрастом изломанному камнеметами и закопченному камню, кружилась хрупкая фигура в белом. Капитан прищурил свой единственный глаз.
– Баба. И впрямь танцует… Только… Может, это просто баба? А, орлы? – И, поскольку «орлы» тут же смущенно опустили взоры, бормоча что-то невнятное, приказал: – Цангру мне!
Уложив тяжелый арбалет поверх плетеного мантелета, Одноглазый некоторое время целился, а потом, одновременно с выдохом, спустил тетиву. Он не мог промахнуться. Арбалетный болт разрезал воздух и, казалось, должен был прошить белую трепещущую фигурку насквозь. Но она продолжала свой танец.
Конец ознакомительного фрагмента.