– Это кто?
И она прикоснулась к холсту, заехав пальцем в усы, слипшиеся от темного масла. В тот же момент я привычно уверился, что все пойдет, как шло всегда. Любопытство сгубило многих, но только случай привел в их компанию кошку. Собственно говоря, я ни в чем и не сомневался, иные сценарии не предусматривались, однако всегда существует трещина, ведущая в пропасть, что между Почти и Абсолютной Уверенностью в Ближайших Событиях. Противоречие в определении, наплевать.
– Скажи-ка мне, золотце, всегда ли ты лапаешь полотна?
Она притворилась нашкодившей школьницей и спрятала руки за спину.
– Извини. Она дорогая?
Я вздохнул.
– На портрете – мой пра-пра-пращур, своего рода информационный прах, в равной мере оскверненный и облагороженный субъективизмом живописца. Париж, восемнадцатый век, барон де Бро. Он дорог мне как всякому, кто чтит свои корни. Тебя, надеюсь, интересует именно эта дороговизна? Не пошлое золото?
Заминка, дело ясное.
Уворачивается:
– А этот?
– Мальбородатый герцог? Он – представитель побочной ветви, которая лет сто, как ослепла.
– Поня-а-атно… Серийная дурочка, водянистые извилины, меленькие бороздки – паутинка фальшивого ума.
– Поднимемся выше. Мы проведем ночь в шестой башне.
Наглое, самодовольное «ОК». Как если бы из ночи в ночь ты, золотце, порхала по башням и погребам. Тебя заметил мой ситроен, зоркий на зеркальце заднего вида; ты чуть не обмочилась от неверия в удачу. Дождь пропитал твою условную ночнушку, украсил капельками кожицу лица, рук и ног, по сути – пленочку, которую и счистить-то жалко, можно лопать так, тем более мытую. Глупые глазки с потекшей тушью, ужасная улыбка, вписавшаяся в оконце машины с невозможной формулировкой: «возьму минет за полсотни бачков».
Жду новых вопросов. Извольте, вот первый:
– А сколько здесь башен?
– Семь, золотце. Ты можешь их осмотреть при условии, что не станешь заглядывать в седьмую.
Вот второй:
– А почему?
– Потому что я запрещаю тебе туда заходить.
Вопрос номер третий, глупейший и оттого очень частый:
– А что в ней?
Боже, прости меня – что за идиотка.
– Запрет означает тайну. Ты что, никогда не думаешь, прежде чем сказать слово?
Надулась, но возражать не собирается. С этим у них полный порядок, здесь им ума не занимать.
Что мне стоило вовсе не говорить о седьмой башне и оставить безмозглую бабочку в невинном неведении? Только чистота замысла, которая требует честного оглашения правил. Но последнее, к несчастью, завершается казнями, к одной из которых я только что приговорил свою гостью. С некоторых пор для меня это – механическая работа, отчасти докучливая. О, черт бы побрал их зуд. Но черт не заберет себе того, чем сам же и наградил, вдохнул в их несносное любопытное племя.
…Мы лежим, роняя пепел в белый мех шкуры, чей бывший владелец хранит в изумрудных глазах отчаянную злобу. Он греет кого-то, чего никак не думал делать, бродя среди милых льдов.
– Мы поженимся, если ты этого хочешь, – я оглаживаю шерсть и пальцами левой ноги щекочу безответное медвежье ухо.
Нимфа заходится в приступе кашля – поперхнувшись? Ну да, необычная история, согласен. Странный поворот. Заманчивый оборот. И подозрительный, но что ей до подозрений! Она видит во мне скучающего, богатого самодура, объевшегося сладким и заболевшего острым расстройством филантропительного тракта.