«И дернул же меня черт забраться в эти проклятые горы!» – Нахохлившийся мужчина с красно-коричневым саквояжем в руке уже в пятый или шестой раз произнес про себя эту фразу. Полчаса назад он сошел с пригородного автобуса, тотчас же укатившего вниз по серпантинной дороге, а сейчас вместе с остальными пассажирами топтался на смотровой площадке и встревоженно озирался по сторонам. Ждали фуникулер. Это последнее в пути транспортное средство должно было перенести их к вершине другой горы, которую метрах в трехстах отсюда окутывали предвечерние облака.
Если вглядеться пристальней, то можно было различить древний неприступный монастырь, похожий на замок, вырубленный в горной породе, – конечный пункт назначения. Его мрачный и зловещий вид производил гнетущее впечатление, будто монастырь готовился распахнуть двери для вечного успокоения. Нет, совсем не так представлял себе мужчина с саквояжем в руке место своего будущего десятидневного отдыха. На рекламном проспекте высокогорный отель «Монастырский приют» выглядел совсем иначе! И веселее, и гораздо солнечнее, и даже по-домашнему уютно. Был похож на загородную виллу, где можно наслаждаться тишиной, покоем и свежим воздухом. Впрочем, первое впечатление всегда бывает обманчивым. А уж кислорода здесь было действительно в изобилии. Как и безмолвия.
– Ишь, оскаливается! – произнес кто-то рядом с мужчиной. Тот чуть повернул голову, переложив саквояж в другую руку. Говоривший был немолод и нестар – неопределенного, скорее среднего возраста, с невзрачными чертами лица, словно его отштамповали на какой-то ширпотребной фабрике. Поймав вопросительный взгляд мужчины с саквояжем, попутчик пояснил свою мысль:
– Говорю, «Монастырский приют» будто оскаливается, поджидая нас. Чуете, как несет сыростью? Ревматикам тут делать нечего. Вы не ревматик? А я сюда приезжаю уже в пятый раз. Тянет, знаете ли… Как на место преступления. Багрянородский, – представился он, приподняв фетровую шляпу.
– Сивере, – ответил мужчина с саквояжем. – Нет, я не ревматик. Я – историк.
– Н-да… много тут произошло всяких историй… – непонятно протянул Багрянородский и, внезапно потеряв к собеседнику всякий интерес, отошел в сторону, где у парапета стояли две пожилые дамы. Пожав плечами, Александр Юрьевич Сивере направился к стойке, за которой флегматичный продавец играл с кем-то из местных жителей в нарды.
– Кофе! – попросил Сивере, остановив взгляд на молодой паре, устроившейся тут же. «Молодожены», – определил он, прислушавшись к их безмятежному воркованию. Могли бы выбрать и более романтичное место, а не монастырь, пусть и давно не действующий. Все остальные пассажиры, приехавшие на рейсовом автобусе, разбрелись по смотровой площадке кто куда. Все они были достаточно зрелого возраста, кроме строгой и бледной брюнетки, застывшей на самом краю, словно скульптурное изваяние. Устремив взгляд куда-то вдаль, она стояла спиной ко всем, и даже плечи ее выражали странное презрение. Или обиду.
– Когда будет фуникулер? – поинтересовался Сивере, принимая горячую чашку. Свой собственный возраст он соотносил с древнегреческим понятием «акмэ» – расцвет сил, пора свершений. Хотя никаких особых свершений в жизни малозаметного кабинетного историка пока не случилось.