Лос-Анджелес, 1996 год
Ему позвонили около девяти утра.
– Подразделение Восемь-А-семьдесят три? Прием.
– Да, это Восемь-А-семьдесят три. – Патрульный зевнул в рацию. Ночь выдалась длинной, утомительной, проведенной в объездах Западного Голливуда, и ему не терпелось добраться до кровати. – Что стряслось?
– Срочный вызов. Девятьсот одиннадцать. Женщина. В истерике.
– Возможно, моя жена, – пошутил патрульный. – Вчера я забыл о годовщине свадьбы. И теперь она желает закатать мои яйца в банку.
– Ваша жена – испанка?
– Не-а.
– Тогда это не она.
Патрульный снова зевнул.
– Адрес?
– Лома-Виста, двадцать четыре.
– Славный райончик. Что случилось? Горничная положила слишком мало икры на тост?
Дежурный фыркнул.
– Возможно, ДН.
Домашнее насилие.
– Возможно?
– Леди так вопит, что трудно разобрать слова и понять их смысл. Мы посылаем наряд, а вы ближе всех. Как скоро вы и ваши парни могут оказаться там?
Патрульный колебался. Мики, его напарник, смылся со смены пораньше, чтобы развлечься с очередной гламурной шлюшкой на Голливудском бульваре. Мики менял девиц, как другие мужчины – носки. Патрульный вполне сознавал, что не стоило бы его покрывать, но Мики был так чертовски обаятелен, что сказать ему «нет» – все равно что плыть против течения.
И что теперь делать?
Если признаться, что он один, турнут обоих. Но и перспектива приехать на ДН в одиночку малопривлекательна. Разъяренные мужья, как правило, не самые большие поклонники ЛАПД[1]. Черт!
– Будем в пять.
Ну, пусть только шлюшка Мики окажется вторым сортом!
Дом двадцать четыре на Лома-Виста оказался большим, тянувшимся едва ли не целый квартал зданием в стиле испанской миссии двадцатых годов, стоявшим высоко на Голливудских холмах. Почти незаметные обвитые плющом ворота, врезанные в пятнадцатифутовую стену, не давали представления о скрывавшейся за ними роскоши: широкой извилистой подъездной аллее, садах, таких огромных и ухоженных, что могли принадлежать скорее загородному клубу, чем частным собственникам.
Но патрульный все это отметил мельком, потому что осматривал сцену преступления.
Распахнутые ворота. Приоткрытая входная дверь. Никаких признаков взлома. И неестественная тишина.
Он вынул пистолет.
– Полиция.
Нет ответа. Когда эхо его голоса замерло, откуда-то сверху донесся тихий стон, словно где-то закипал чайник.
В тревоге оглядевшись, он поднялся по лестнице.
«Пропади ты пропадом, Мики!»
– Полиция! – крикнул он снова, уже громче. Стоны доносились из какой-то спальни.
Он ворвался туда с пистолетом наготове.
Какого хрена?!
Он услышал женский вопль и тошнотворный стук собственной головы об пол. Деревянные доски были скользкими, будто политыми маслом. Только скользкими они были не от масла.