Читать Чердаклы

Утром, когда Зиновий явился на работу, девчонки плясали от счастья – до конца дня отключили электричество, и Сенотрусов сказал: ну, раз такое дело – гуляем! Заказали столики на открытой террасе по-над Волгой в Насиженном месте. Попросили выставить все, что можно нарезать, – сало с прослойкой, копченого палтуса, шейку от Микояна, – и то, что нарезать нельзя, – маринованные корнишоны, анчоусы, креветки и что-нибудь еще такой же конфигурации.

На этом импровизации заканчиваются. Поплыл треп о работе.

Зиновий Давыдов садится на отшибе, отстранившись от компании, ближе всех к нему пристраивается Тата. И она, как всегда, не может удержаться, перекрикивая всю контору, сразу начинает сгущать: консалтинг, кричит, больше никому не нужен! – субъекту рынка уже не впаришь то, что можно найти в Интернете. Хотя и в Интернете он ничего не ищет, он хочет одного: засунуть свои деньги в какую-то задницу, чтобы оттуда их никто не достал.

Зато мы лучшие на выборах, кричат ей с другого конца.

Пережевывая капустный салат и запивая его минералкой, Зиновий думает, завтра же скажу Сенотрусову: все – ухожу, к чертовой матери, надоело! Сенотрусов сидит в окружении девчонок, пьет граппу и мрачно шутит. Юмор у него убогий, физиологичный, девчонки заливаются смехом, но это мало помогает – Сенотрусов напивается в хлам. Обычно он не позволяет себе тратить много денег, а когда такое случается, бывает неспокоен. В остальные дни почти не пьет, все-таки директор крупнейшего в городе PR-агентства. Сенотрусов не верит ни в йети, ни в черта, ни в Дарвина; он верит в деньги, и вера его слепа.

Запах итальянской сивухи достигает ноздрей Зиновия. Он морщится. Провожает глазами Тату – она поднимается, идет к кому-то в глубь террасы. Давыдов отворачивается, смотрит тоскливо через Волгу: там, вдали за рекой – Жигулевские горы. Ближайшая к реке гора срезана, будто по ее боку прошелся острый нож, обнажив охристое нутро. Под этим срезом пыхтит заводик, перерабатывая гору. Дым тянется в сторону их застолья.

Внизу, под террасой, раздается хруст веток, Зиновий наклоняется и видит в кустах физиономию какого-то бродяги со светлыми, почти белыми патлами до самых плеч; на носу очки, кажется, без стекол. Черт бы его побрал, как же он сюда забрался, думает Давыдов. Незваный гость глухо мычит, напевая что-то нечленораздельное. Заколдованный, зачарованный, в поле ветром с кем-то обвенчанный… Рожа кажется ему знакомой, где-то он его встречал, впрочем, они все на одно лицо, лохи немытые. Бомж замечает Зиновия, какое-то мгновение смотрит на него в упор, затем произносит: кто в городе? В смысле? – спрашивает Давыдов. Тимур еще живой? Тимур шестьсот лет как мертвый, слушай, не лезь сюда – видишь, вон стоят злые ребята, увидят тебя – побьют. Не побьют, улыбается бомж, немного попинают и с обрыва спустят.

Он ковыряет грязным пальцем в ухе, осматривает его, вытирает о свои белые волосы и произносит: кинь мне сюда бутылочку пива, а я тебе один секрет открою. Секрет, усмехается Давыдов, давай сначала свой секрет, а потом пиво. Ну, не обмани, говорит бродяга, секрет прост: все сдохнут, а ты останешься, запомни этот день – седьмое августа, потом не говори, что я тебя не предупреждал. Зиновий хмыкает. Пододвигает к себе бутылку, затыкает ее пробкой, бьет по пробке кулаком и кидает в кусты: а теперь вали отсюда, прорицатель.