Заломило в висках, стало жарко, через секунду все тело охватил озноб. Этот липкий взгляд лишал способности мыслить и двигаться. Несколько раз глубоко вздохнув, Зотов вытер лицо снегом и вернул себе хотя бы внешнюю невозмутимость. Постояв несколько минут у двери, он подхватил увесистый саквояж и решительно шагнул на тротуар. Двинулся по улице, разыскивая извозчика. Ему повезло: извозчик нашелся быстро. Оглядев с головы до ног невысокого плотного господина в хорошем зимнем пальто с меховым воротником, меховой шапке, с тростью и солидным саквояжем в руках, согласился отвезти на вокзал за относительно нормальную плату. Иван Николаевич уселся, оглянулся по сторонам и начал понемногу успокаиваться.
– Вы, господин хороший, шапочку-то попридержите, – посоветовал ему извозчик. – Неровен час сорвут. Я отвечать не буду.
Совет был дельный. Кроме обычного воровства и разбоя, всегда и во всем мире расцветавших пышным цветом в период войн и потрясений, было немало изобретений чисто российского характера. К этим открытиям воровского мира относился, в частности, простой по форме и исполнению фортель. Вор вскакивал на подножку пролетки, срывал приглянувшийся ему головной убор и мгновенно исчезал. Никто и не пытался найти его в лабиринтах московских улочек, переулков, проходных дворов: городовые, прежде довольно исправно следившие за порядком, были отменены как «классово чуждый элемент», новорожденная народная милиция существовала еще только в декретах и приказах.
Ветер доделывал то, что не успели люди. Снег, перемешанный с мусором, летел в лицо и забивался в рукава. Вывески магазинов угрожающе скрипели и хлопали, грозя обвалиться и снести голову, по странной случайности еще оставшуюся на плечах. Ямы и колодцы, заботливо присыпанные легким снежком, так и ждали чью-то неосторожную ногу. Разбитые окна магазинов и обрывки лозунгов дополняли общую картину разрухи. Иван Николаевич уже давно перестал удивляться чему-либо, и зимние московские улицы 1918 года стали для него обыденны. Привычная пустота, вместо шумных, разноголосых, заполненных магазинами, лавками, извозчичьими пролетками, шикарными экипажами улиц. Немногочисленные прохожие, казалось, стремились занимать как можно меньше места на пустых тротуарах, торопливо перебегали улицу, пристально глядя себе под ноги. Лишь топот отрядов вооруженных солдат или матросов, которые странно смотрелись в городе, далеко отстоящем от морей, нарушал тишину замершего города. Изредка проезжали пролетки, костлявая лошадь тащила телегу, в которой лежало что-то укрытое рогожей. Иван Николаевич отвернулся, стараясь не думать, что там, под холстиной. «Ох, плохой знак», – мелькнуло в голове.
Внезапно он устыдился своего страха и почувствовал, как его охватывает злоба. Неужели он, ювелир, столько раз удивлявший самого себя способностью выпутываться без ущерба из самых щекотливых, а порой и опасных ситуаций, испугается и отступит в решающий момент всего задуманного дела?