Виктор Пелевин
Джон Фаулз и трагедия русского либерализма
Хорошим книгам, выходящим в России, часто приходится мимикрировать и маскироваться под пошлость. Роман Джона Фаулза «Коллекционер» при первом появлении на русском языке был назван в предисловии «эротическим детективом». В каком-то смысле это был обман читателя: под видом щей из капусты ему пытались подсунуть черепаховый суп. Это достаточно старая книга – она первый раз вышла в Лондоне в 1963 году, – но точно такая же могла быть написана в современной Москве.
Это история банковского клерка, влюбленного в молодую художницу Миранду. Выиграв много денег в тотализатор, клерк покупает загородный дом, превращает его подвал в тюрьму, похищает девушку и запирает ее в подвале, где она через некоторое время умирает от болезни.
Все время своего заточения Миранда ведет дневник. На первом месте в нем вовсе не ее похититель, которого она называет Калибаном в честь одного из героев Шекспира, а ее прежний мир, из которого ее неожиданно вырвала тупая и безжалостная сила.
Вот что, к примеру, пишет Миранда в своем дневнике:
«Ненавижу необразованных и невежественных. Ненавижу весь этот класс новых людей. Новый класс с их автомобилями, с их деньгами, с их телевизионными ящиками, с этой их тупой вульгарностью и тупым, раболепным, лакейским подражанием буржуазии»… «Новые люди» – те же бедные люди. Это лишь новая форма бедности. У тех нет денег, а у этих нет души… Доктора, учителя, художники – нельзя сказать, что среди них нет подлецов и отступников, но если есть какая-то надежда на лучшее на свете, то она связана только с ними».
Так вот, читая этот дневник, я никак не мог отделаться от ощущения, что уже видел где-то нечто подобное. Наконец я понял, где – на последней странице «Независимой газеты», где в то время из номера в номер печатали короткие эссе, в которых российские интеллигенты делились друг с другом своими мыслями о новой жизни. Эти эссе бывали совершенно разными – начиная от стилистически безупречного отчета о последнем запое и кончая трагическим внутренним монологом человека, который слышал в шуме «мерседесов» и «тойот» чуть ли не топот монгольской конницы.
Конец ознакомительного фрагмента.