Вставать до рассвета – это искусство и, как всякое искусство, включает один процент таланта и девяносто девять процентов тяжелого труда. Таланта Элис было не занимать… оставался тяжелый труд: раскрыть глаза, заставить себя сбросить одеяло, собрать приготовленную с вечера одежду и, ежась от утреннего холода, прокрасться к окну. На ходу она натянула рубаху и штаны.
Окрестности тонули в тумане. Насколько можно разглядеть из окна комнатки, расположенной на третьем этаже башни, все затянуто серой пеленой. Как только встанет солнце, отсюда откроется вид на поросшие лесом холмы – до самых болот, но сейчас из зыбкого туманного марева поднимаются только стены замка да остроконечные кровли дворовых построек, лепящихся к основанию донжона.
Небо казалось зеркалом, в которое глядится затянутая туманом долина. На востоке оно начало наливаться красным, на западе сквозь туман бледным фонариком виднелась Алектина. Большая луна Ганелис всегда была ленивой – и светила тускло, и на покой уходила раньше маленькой яркой Алектины.
Элис распахнула раму и посмотрела вниз. Сегодня у ворот сторожил старый Анди, с ним она договорилась с вечера – мало кто решился бы нарушить волю хозяина замка, но старик согласился помочь. Когда заскрипела рассохшаяся рама, Анди выглянул из караульной башенки над воротами и махнул рукой молодой госпоже. Элис швырнула вниз башмаки и стала спускаться по ветвям дикого винограда, обвившим старую башню. Не слишком надежная замена лестнице, но Элис была достаточно легкой, чтобы ползучие побеги без труда выдерживали ее вес.
Пока она обулась и сбегала на конюшню, чтобы оседлать Мышку, Анди проковылял к воротам и вытащил бревно, служащее засовом. Элис вывела лошадь во двор, вскочила в седло… и тут увидела отца. Он как раз направлялся к башне, чтобы разбудить дочь. Она гикнула, ударила Мышку в бока пятками и поскакала к воротам, а Анди уже навалился на тяжелую створку, распахивая ее. Мышка помчалась галопом.
Взгляд Элис скользнул по удивленному лицу господина Энфрида, по тренировочным деревянным мечам, зажатым под мышкой, она улыбнулась отцу и вылетела из замка. Ради этого все и было затеяно – чтобы избежать занятий фехтованием.
Каждое утро, каждое утро, сколько Элис себя помнила… зимой или летом, в дождь и в метель утро Элис начиналось с деревянных мечей. Отец тренировал ее до изнеможения, пока рубашка не пропитается потом. Элис не удивлялась, потому что так было всегда. Ей и в голову не приходило, что день молодой госпожи может начинаться как-то иначе. Кухарка, толстая Фреда, пыталась ее просветить, рассказывала, что юных сударынь полагается учить вышиванию, игре на арфе, танцам и тому подобным полезным занятиям. Однако Элис ни разу в жизни не понадобились танцы и арфа. В замке Феремонт, затерянном среди лесов и болот, фехтование и верховая езда представлялись куда более полезными. Верховая езда – точно, ведь она позволяла избежать фехтования!