I
Сушкин получил отпуск. В батарее и в штабе ему надавали поручений: батарейный просил привезти колбасы и пуншевой карамели, другие – кто что, а командир дивизиона, пожилой человек, отвел в сторону и сказал, хмуря брови:
– Зайдите, подпоручик, в синодальную лавку и купите такое вот… – показал он с вершок, – Евангелие. Я затерял, а мне прислали форматом больше. Самое маленькое купите.
Поручение было это приятно, хотя Сушкин с гимназии не раскрывал Евангелия: приятно было узнать, что его командир, сухой и деловой человек, живет еще и другой, не деловой только жизнью.
С денщиком Жуковым он поехал на тарантасе к конечной станции, прощаясь на время с разрухой и неуютом пугливо остановившейся жизни. Сбоку дороги, в голых кустах, солдаты рыли могилу, на снегу лежали кучки желтой земли, пустынно смотрели свежие низенькие кресты с черными буковками. Для чего-то стоял на дороге высокий шест с метелкой соломы, а под ним, как под кровом, солдат перетягивал портянки. В виду длинного новенького барака с флагом попалась подвода с гробом, и шли два солдата: рыжебородый – с веревкой, и черненький и вертлявый – с новым крестом.
– К благополучию! – сказал Жуков и снял папаху. – Эй, земляк! не калуцкой будет?!.
– Солдаты поглядели, – чего это кричит при офицере, – черненький отмахнул крестом.
– Божий!
– Почему же к благополучию? – спросил Сушкин.
– Примета такая старая, ваше благородие, – сказал Жуков, а сидевший за кучера солдат пояснил:
– Глупость калуцкая, ваше благородие. Благополучия такого много… А у нас, в танбовской, этого никак не понимают.
Сушкин подумал: «пусть будет к благополучию! я еду к Наташе».
Поезда пришлось ждать. У столика, где Сушкин пил чай, сидел низенький сухощавый капитан с нервным лицом в серой щетинке и постукивал ложечкой. Он уже был ранен – в голову, поправился, а теперь сильно контужен – страшные боли и дерганье, и едет лечиться. У капитана – узнал Сушкин – в Сибири жена и две дочки, Лида и Котик, дом с садом и чудесные куры лагншаны. Капитан показал и карточку жены – худенькой, с усталым лицом, – и девочек в белых платьях. Рассказал о себе и Сушкин, – такой душевный был капитан, – что едет навестить мать, и подосадовал, что потерял Наташину карточку, когда пропал чемодан, в походе. А то бы показал капитану.
К ночи поезд составили. Это был санитарный, и ехать пришлось в служебном вагоне, и в тесноте. Решили доехать до узлового пункта, а там пересесть в пассажирский и выспаться. Проговорили всю ночь. Рассказывая про свое, Сушкин вспомнил свои письма-признанья и стыдливые, в которых очень мало прочтешь, – Наташины. Вспомнил, как собирал ландыши под обстрелом.
– …Батарея стояла в лощине, у леса, а лес сильно обстреливали. Удивительное ощущение было!
И вызвал в памяти этот лес, темный, пустой и гулкий от грохота. И тихие ландыши – маленькие Наташи.