Утро тринадцатого января, пятницы, выдалось сумрачным. Для Рейдара Фольке-Есперсена начало дня ничем не отличалось от других на протяжении последних пятидесяти из его семидесяти девяти лет. В пятницу, тринадцатого, он сидел на кухне один с расстегнутыми подтяжками. Перед ним на столе стояла миска с овсяной кашей. Тишину нарушало лишь ритмичное звяканье ложки о дно миски. Под ярко-голубыми глазами Фольке-Есперсена залегли большие мешки. Подбородок зарос короткой седой бородкой, за которой он всегда старательно ухаживал. На больших, натруженных руках выступали вены; они уходили от кистей наверх и скрывались под закатанными рукавами рубашки. Такие сильные руки вполне могли бы принадлежать лесорубу или кузнецу.
Аппетита у Рейдара не было. По утрам у него никогда не бывало аппетита, но он, считая себя человеком просвещенным, знал: желудку необходимо задать работу. Вот почему он начинал каждый день с миски овсянки, которую варил сам. Если бы кто-то спросил, о чем он думает за завтраком, он бы, скорее всего, не ответил. За едой он сосредоточенно считал ложки. Двадцать три… звяк… хлюп… двадцать четыре… звяк… хлюп… По опыту Рейдар знал, что в его миске бывает от тридцати восьми до сорока четырех ложек каши. Если во время ежеутреннего упражнения у него и просыпалось любопытство, то относилось оно только к тому, сколько еще ложек осталось до конца.
Пока муж завтракал, Ингрид Есперсен нежилась в постели. Она всегда вставала позже мужа. В тот день она залежалась до половины девятого. Потом завернулась в белый купальный халат и устремилась в ванную с подогретым полом. Плитки в ванной оказались почти горячими – на них невозможно было долго стоять босиком. Ингрид на цыпочках подошла к круглой душевой кабине, включила воду и не спеша приняла горячий душ. У них было центральное отопление, обеспечивавшее тепло и уют во всей квартире, но, поскольку ее муж не выносил жары в спальне, он, перед тем как лечь спать, всегда выключал радиатор. За ночь спальня вымерзала. И хотя ночью Ингрид Есперсен укрывалась толстым пуховым одеялом, ей нравилось нежиться под горячим душем, разогревать руки и ноги, чтобы кровь быстрее бежала по жилам. В феврале Ингрид исполнялось пятьдесят четыре. О надвигающейся старости она думала со страхом, но волновала ее не внешность. Ее тело до сих пор оставалось гибким и податливым – наверное, благодаря тому, что она в прошлом была танцовщицей и всегда знала, как важно поддерживать себя в хорошей форме. Ее талия оставалась почти девически стройной, длинные ноги – мускулистыми. Хотя грудь у нее уже начинала обвисать, а бедра утратили юношескую округлость, она довольно часто ловила на себе восхищенные взгляды мужчин. Волосы у нее сохраняли естественный темный цвет с оттенком рыжины. Ее слабым местом были зубы. В ее время не принято было следить за зубами с детства. Вот почему потемневшие старые пломбы на двух зубах пришлось заменить коронками.