Читать Ромео и Джульетта. Величайшая история любви

– А ну-ка, Альфонсо, подкинь в огонь еще хворосту! Да не жалей, не жалей, мой мальчик, кидай в огонь всю вязанку. Сейчас, когда зимний ветер завывает за стенами, стонет в трубах и ледяными пальцами пробует на крепость деревянные ставни, нет ничего приятнее трескучей песни огня…

Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке – что еще хотеть старому солдату? Разве только баранью ногу, запеченную до хрустящей корочки, да миску соленых олив, да кувшин вина, подогретый с пряностями из арабских земель. Как говаривал мой добрый друг Данте из рода Алигьери: «Любую истину можно найти на дне кувшина с вином, как всякую правду можно скрыть на острие клинка…»

А ведь он умел сказать, этот Данте! Так сказать, что после него слова других словно бы теряют смысл и рассыпаются, как прах в заброшенном склепе. Вы знаете, сеньоры и сеньориты, я сам был когда-то не чужд поцелую муз, и не одни блестящие глазки завешивались ресницами от пыла моих рифмованных объяснений, но, признаю, против Данте Алигьери, я, в этом смысле, все равно как кухонный вертел против рыцарского меча. Ну, да вы же слышали про моего друга Данте… Как сейчас помню, это был пламенный гвельф и вечный изгнанник. И, кстати, мастер заглядывать в такие закоулки универсума, куда, между нами говоря, добропорядочному христианину не стоило бы совать свой нос. Если конечно добропорядочный христианин не хочет, чтобы этот нос ненароком не прищемили крышкой адской жаровни…

Не ухмыляйся, не ухмыляйся, Альфонсо, плут! Запомни, мальчик, если ты с юных лет привыкнешь скалить зубы над теми, кто старше и умнее тебя, то, клянусь трубой архангела Гавриила, в зрелом возрасте будешь улыбаться лишь беззубыми деснами, размачивая во время трапезы каждый кусок лепешки. Это тебе обещаю я, седой капитан и мастер клинка Умберто Скорцетти, убивший больше врагов, чем ты, сынок, придавил вшей у себя за шиворотом!

Все еще скалишься, плут? Конечно … Как опять-таки говорил в таких случаях мой друг Данте: «Ничто не вызывает у глупцов столько смеха и недоверия, как истина…»

Ах ты, мошенник, огонь опять начал гаснуть! Давай, не ленись, тащи еще хворост!

Нет, пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке, если парень не так же нерасторопен, как целая капелла францисканских монахов…

Но я отвлекся, простите, сеньоры и сеньориты. Клянусь спасением вечной души, этот малый даже святого доведет до того, что тот начнет кусать за пятки прохожих… Так о чем это я? Конечно, о ветре и холоде… Том вечном холоде смерти, который, увы, поджидает любого из нас на исходе жизненного пути…

Я помню, благородные сеньоры и вы, сеньориты… пусть не такие уж благородные, зато, к нашему счастью, доступные, как папская индульгенция на один день, я помню, как мы хоронили Ромео Монтекки. Был, если не ошибаюсь, август, но похолодало внезапно и необъяснимо для наших теплых краев. И так же завывал ветер, сея вокруг мелкую пыль дождя. Капли оседали на лицах, и на одежде, на ветвях деревьев и на камнях склепов, и казалось, что весь мир вокруг скорбит и роняет слезы.

В тот же день, помню, хоронили девицу Джульетту, и ее, между прочим, уже по второму разу.

Да, Альфонсо, и так бывает. И нечего бестолково таращиться… Нет, это не фамильное развлечение семьи Капулетти – хоронить девиц. Если ты считаешь, что это удачная шутка, то, клянусь непорочным зачатием девы Марии, ты ошибаешься! Как сказал однажды другой мой хороший друг Джованни Бокаччо, тоже гвельф и тоже изгнанный из города-сеньора Флоренции: «Лучше умно промолчать, чем глупо высказаться!». К тебе, Альфонсо, это относится в первую очередь.