«И-и… раз!»
Вдохнув как можно глубже и задержав дыхание, девочка заглянула краешком глаза за перила: внизу не было ни души. Она подошла к краю деревянной лестницы, ступила, таясь, на первую ступеньку.
«У-ухр-ррр…» – послышалось негромко под подошвой.
Вторая по счету ступенька, знала она, была молчальница.
«И-ии – два…»
Умница-дощечка и на этот раз ее не подвела. Впереди была злючка-колючка-скрипучка – третья ступенька.
«И-ии…»
Прикусив для надежности язык, она опускала медленно ногу. Сначала на носок… хорошо… Те-е-пе-ерь… на пя-аточку… Нога в шнурованном ботиночке не успела обрести нужную устойчивость, как противная деревяшка возмущенно взвизгнула: «йиии-ххрр-ччь!», словно ее переломили надвое, и вся тайна задуманного расстроилась вмиг, потому что высунулась, во-первых, из кухонной двери Нюра, спросившая буднично:
– Чтой-то вы, барышня, в такую рань?
Вышла следом из гостиной на Нюрин голос матушка в чепце, глянула на нее, застывшую растерянно у перил с корзинкой в руке, произнесла улыбчиво, в растяжку:
– Ранняя красная шапочка… Опять по грибы? – И строже: – Только до развилки, слышишь, Маля? Туда и обратно!
– Хорошо, мамулечка.
Она выскользнула легко в приотворенную дверь.
Утро было сырым и мглистым, едва угадывалась за деревьями сада теплая полоска зари. Разом вдруг представился ей нарождавшийся летний день в имении, который предстояло еще только прожить – счастливый, бесконечный. Задуманная накануне ранняя вылазка по грибы. Как все изумятся в доме, в особенности пьющие за столом утренний кофе сони-засони Юзя и Юля, когда она влетит, вернувшись из леса, в столовую с полной корзинкой; как вместе с мамочкой они отправятся после завтрака в купальню на Орлинку – будут плавать наперегонки от бортика к бортику, дурачиться, брызгать что есть сил друг на дружку; как вечером, в сумерках, затеют с соседскими ребятами игру в «палочку-воровку» – она наденет, чтобы удобнее было прятаться в кустах и на ветках деревьев, мальчишеский серый костюм, они, конечно же, заиграются допоздна, и за ними прибежит и уведет насильно за руки смешливая горничная Маша; как вечером, за ужином под уютной лампой, все будут прислушиваться к звукам снаружи, ждать возвращения папули из театра с чудным его кожаным саквояжем, в котором он привозит городскую вкуснятину в пергаментных пакетах – все кинутся гурьбой ему навстречу, станут извлекать гостинцы, помогать раскладывать по полкам в буфете, как им, в конце концов, напомнят, что давно уже пора лежать в постелях, а они всеми способами будут хитрить, искать повод, чтобы посидеть еще чуточку, и Юзя заснет с открытым ртом в кресле и будет мычать и брыкаться, когда его примутся будить…
Она сбежала вниз с широкого крыльца, услышала со стороны хозяйственного двора петушиный задавленный крик («опять этот Серик, дурак…»). Мысли ее были уже далеко – в лесу, среди пахучих сосен и елей, петляющих в таинственном полумраке тропинок, где попрятались хитро самые замечательные прятальщики на свете – грибы: боровики, маслята, рыжики, сыроежки, лисички…