⇚ На страницу книги

Читать Супергрустная история настоящей любви

Шрифт
Интервал

Gary Shteyngart

SUPER SAD TRUE LOVE STORY

© 2011 by Gary Shteyngart

This translation is published by arrangement with Random House, an imprint of The Random House Publishing Group, a division of Random House, Inc.

© Грызунова А., перевод на русский язык, 2012

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2012

Не уходи безропотно[1]

Из дневников Ленни Абрамова

1 июня

Рим – Нью-Йорк


Дражайший дневничок!

Сегодня я принял эпохальное решение: я никогда не умру.

Все остальные умрут. Упразднятся. От их индивидуальностей ничего не останется. Щелкнет выключатель, погаснет свет. Их жизни во всей полноте будут помечены блестящими мраморными надгробиями с фальшивыми итогами («ее звезда ярко сияла», «никогда не забудем», «он любил джаз»), а затем исчезнут и надгробия – их смоет цунами или раскромсает на куски генетически модифицированная индюшка из будущего.

И пускай не говорят, что жизнь – путешествие. В конце путешествия где-то оказываешься. Я сажусь в поезд номер 6 и еду к своей соцработнице – это путешествие. Я молю пилота рахитичного самолета «ЮнайтедКонтиненталДельтамерикэн», что колтыхается сейчас над Атлантикой, развернуться и полететь прямиком в Рим, в неверные объятия Юнис Пак – это еще какое путешествие.

Стоп-стоп-стоп. Но это ведь не все, так? Остается наше наследие. Мы не умираем, ибо живет наше потомство! Ритуальная передача ДНК, мамины тугие кудряшки, нижняя губа деда по отцовской линии, я-ах щитах-ю, дет-ти – нах-ше бу-ду-щее. Это я цитирую «Величайшую любовь на свете» поп-дивы 1980-х Уитни Хьюстон, девятый трек с ее первого альбома, названного ее же именем[2].

Ерунда полнейшая. Дети – наше будущее только в самом узком, преходящем смысле. Они будущее – пока сами не умрут. Следующая строка – «Научите их, они пойдут вперед» – побуждает взрослого ради будущих поколений отказаться от своей самости. Фраза «я живу ради своих детей», к примеру, равнозначна признанию в том, что скоро помрешь, а жизнь твоя уже, по сути, закончилась. «Я постепенно умираю ради своих детей» – так выйдет точнее.

Но что такое, как ты щитах-ешь, наши дет-ти? Обворожительные, свежие, юные; смертности в упор не видят; катаются в высокой траве, а-ля Юнис Пак, дрыгают алебастровыми ногами; оленята, милые оленята, все как на подбор, такие светлые, такие мечтательно гибкие, слились с якобы несложной природой своего мира.

Следующий кадр, краткое примерно столетие спустя: пускают слюни на несчастную мексиканскую сиделку в аризонском хосписе.

Упразднены. Ты в курсе, что любая мирная смерть от естественных причин в восемьдесят один год – трагедия, которую и сравнить-то не с чем? Каждый день люди, личности – американцы, если так тебе станет яснее, – падают ничком на поле боя и уже не поднимаются. Больше не существуют. Сложные характеры, кора головного мозга мерцает дрейфующими словами, это ведь целые вселенные, рядом с ними наши аналоговые предки, овцепасы и инжироеды, – так, тьфу. Эти люди – мелкие божества, сосуды любви, дарители жизни, невоспетые гении, кузнечные боги, они просыпаются в шесть пятнадцать и раскочегаривают кофеварку, беззвучно молясь – дескать, пусть я доживу до завтра, потом до послезавтра, потом у Сары выпускной, а потом…