Читать Прокаженный из приюта Святого Жиля

В тот октябрьский понедельник 1139 года, после полудня, брат Кадфаэль вышел из ворот обители мучимый дурным предчувствием, что в его отсутствие здесь непременно случится нечто прескверное, – хотя предполагал вернуться уж никак не позже чем через час. Он направлялся всего-навсего в приют Святого Жиля, что находился на другом конце Форгейта, едва ли и в полумиле от шрусберийского монастыря; Кадфаэлю надлежало просто пополнить запас масел, настоев и мазей в шкафу с лекарствами.

В Святом Жиле постоянно нуждались в подобных снадобьях. Этот приют служил прибежищем для прокаженных, где и призревали их, и ухаживали за ними; но даже когда прокаженных там было мало, все равно находилось несколько страждущих и немощных душ, нуждающихся в попечении, а снадобья, приготовленные Кадфаэлем из трав, отлично успокаивали и смягчали и душевную боль, и телесную. Он посещал приют, как правило, через две недели на третью, чтобы восполнить израсходованное. В последнее время он наведывался туда особенно охотно, поскольку встречался там с братом Марком, своим бывшим помощником, которого очень ценил и весьма сожалел о его уходе. Но Марк решил, что его удел – служить несчастным обездоленным созданиям из Святого Жиля. И теперь каждое посещение приюта напоминало Кадфаэлю о мирных минувших днях.

Следует сказать, что дурные предчувствия Кадфаэля никак не были связаны с теми грандиозными событиями, что должны были произойти вскоре в шрусберийском аббатстве Святых Петра и Павла. Они не касались подготовки к скорой свадьбе, не предвещали и чьей-либо внезапной насильственной смерти. Нет, брат Кадфаэль опасался скорее другого – что в его отсутствие будет разбит какой-либо сосуд с драгоценной жидкостью, выкипит сироп, или подгорит готовящееся снадобье, либо же распалят жаровню так сильно, что от нее загорятся шелестящие связки высушенных под крышей трав, а в худшем случае – и весь сарайчик, что стоял в саду, где Кадфаэль заботливо выращивал свои травы.

Марк был кротким, послушным и искусным помощником. Теперь же Кадфаэля словно наказали за грехи, дав ему нового – чрезвычайно энергичного, простодушного и вместе с тем на редкость беззаботного и безрукого. Ничто не могло умерить его пыл или поколебать его жизнерадостность. Новоиспеченный девятнадцатилетний послушник, казалось, навечно застрял в счастливом детском возрасте лет двенадцати. Руки у него были просто дырявые, зато рвения и самоуверенности сколько угодно. Он не сомневался, что может все, вечно стремился сделать как лучше, поэтому, столкнувшись с первой же неудачей, был совершенно изумлен и даже ошеломлен. К тому же парень обладал самой доброй и ласковой душою на свете. Это могло бы только радовать, но, к сожалению, он был неуязвим, поскольку никогда не терял надежды. Поэтому этот горе-помощник все время что-нибудь бил, ломал, портил или жег; если его упрекали за это, он неизменно раскаивался, веря в торжество милосердия, не сомневаясь, что неудача будет последней. В сущности, он даже нравился Кадфаэлю, хотя редко кому удавалось до такой степени вывести травника из себя, как его помощнику. И если приходилось оставлять паренька без присмотра, просто дав ему нужные указания, Кадфаэль заранее мрачно подсчитывал возможные убытки. Впрочем, помимо душевной мягкости у малого имелись и другие достоинства. По осени главным занятием в саду становилось вскапывание земли, и в этом нелегком деле парню не было равных: он вкладывал в него энергию, которую другие отдавали молитве, и с таким энтузиазмом ворочал лопатой суглинок, что Кадфаэль не мог не приветствовать подобное усердие. Главное – не давать ему самому заниматься посадками! Такая работа не для дырявых рук брата Освина!