⇚ На страницу книги

Читать 419

Шрифт
Интервал

Алекс и Алистер – это вам

Ты умрешь за своего ребенка?

Лишь на этот вопрос надлежит ответить родителю; вопрос этот – исток всего. В насквозь пропеченных безлюдьях шипастых пустынь. В мангровых болотах и в горных лесах. На городских улицах и под снегопадом. Лишь на этот вопрос и нужно отвечать.

Отец мальчика, в теплой тине по колено, тянул рыболовные сети, плескавшие жизнью. Туман над зеленой водою. Солнце в лужах, забытых приливом.

Снега

1

Машина – падает во тьме.

Сальто и снова сальто, один сокрушительный хруст за другим. Стекло разлетается фонтаном, затем вновь оседает вакуум безмолвия. Машина замерла кверху брюхом, у подножия насыпи под мостом, привалившись к расщепленной стайке тополей. Прочертив тропу в снегу, оставив за собою взбитый перегной и мокрую палую листву.

В зимний стерильный воздух – вонь бензина и антифриза.

Закрепили тросы на кошках, сползли, перебирая ногами по стене, и мигалки пожарных и «скорых» омывали всю сцену красным и синим, и тени метались туда-сюда. В снегу – мириады созвездий. Стекло блистает огнями.

Добравшись наконец до подножия насыпи, спасатели совсем запыхались.

А в груде смятого железа – погнутая приборная доска, покореженный руль, стекло и – посреди всего – бывший человек. Седые волосы влажно облепили череп, свалялись в густой красной слякоти.

– Сэр? Вы меня слышите?

Губы его шевелились, жизнь уходила туда, куда уходят все жизни.

– Сэр!

Но не вытекло ни слова – лишь клокотание.

2

Двери скользят вбок, стеклянные панели расступаются, словно по велению волшебника, вскипает воздух Западной Африки, жар толкает ее назад в аэропорт. Она ладонью прикрывает глаза, медлит, мимо прет толпа.

Сетка за тротуаром сдерживает всякий сброд. Сброд и сородичей. Таксистов и заждавшихся дядюшек. Все кричат, очумело машут, светят рукописными табличками «ТАКСИ ДЛЯ ВАС» и «НА ОСТРОВ ЛАГОС». Она ищет на табличках свое имя. Давит джетлаг, ее мутит, икры сводит после самолета, ее гоняли по бурлящим стадным очередям, таможенники рылись в ее ручной клади, искали припрятанные сокровища и разочарованно швырялись перерытыми шмотками, духота аэропорта мешается с доменным жаром снаружи, но, невзирая на это – или, может, поэтому, – она, как ни странно, ликует. Невозмутимо взволнована.

Выступает пот – роса на стыке двух погодных фронтов. Ручейками течет по ключицам, обвисшие волосы влажнеют, влажные мокнут, жидкость собирается бисеринами на лбу. Где-то – ее имя. Им размахивают над толпой за сетчатой оградой. Она уже шагает, но за спиной курлычут:

– Мэм?

Она оборачивается – перед ней вооруженный офицер в накрахмаленном зеленом кителе. В полусферах панорамного зеркала черных очков она видит свое лицо.

– Мэм, будьте любезны. Пройдемте.

Он так это произносит – почти спрашивает. Почти, но не вполне.

– Мэм. Пройдемте со мной.

Она прижимает к себе сумку; другого багажа нет.

– Зачем?

– Полиция аэропорта, мэм. Инспектор хочет с вами побеседовать.

3

Отец мальчика негромко говорил на речном диалекте – правду он всегда говорил на этом языке.

– Вот о чем должны себя спросить мать и отец. Если ребенку так лучше, они готовы? Готовы за него умереть?

Вздыхают мангровые леса. Влажное дыхание, тихий плеск. Отец стоял в приливной грязи, тащил пляшущие ртутью сети, а мальчик замер на берегу с острогой наготове.