Читать Кривизна Земли

Подводная лодка изменила курс и сбавила скорость. Ветер, шесть суток тянувший в корму, резко задул справа. Водяная пыль обдала ходовую рубку, превратилась в дождь. Крупная зыбь идет навстречу. Лодка снова и снова зарывается в волну и вспарывает море словно лемех. В пять часов утра открылся плоский каменистый берег. Лодка вернулась в Северодвинскую базу.

Командиру не пристало торчать на мостике без надобности. Неурочное явление командира вахтенный штурман воспримет как недоверие. Борис часто входил в эту гавань и знал, когда скомандуют «швартовая команда – наверх» и «машина – стоп». Завтра на лодке будет тихо, только сменятся часовые. Еще через день он выстроит экипаж в казарме, нет – лучше на свежем ветре на пирсе. Благодарить за службу. Надеть ли черную парадную форму при кортике, рукоятка блеснет на зимнем солнце золотом.

Непарадно сейчас на флоте. Списывают подлодки на гвозди, еще не старые корабли сбились у стенки, покинутые. Отечеству нечем их содержать. Борис не пресекал злых разговоров в кают – кампании.

Бориса демобилизовали, беда. Крушение офицерских идеалов. Он только вернулся из автономного похода к американскому берегу, где над ними дважды прошел противолодочный фрегат. Штабные поздравляли «с морей» скучно, скупо. Они уже знали и кое-кто примерял его судьбу на себя. Приехал контр-адмирал, стекла большого автомобиля сверкнули в свете низкого солнца и погасли, напомнив проблесковый маяк на подходе к Северодвинску. Адмирал пригласил его и трех высших офицеров. Борис, чувствуя неладное, первую недосказанность встречи, лихорадочно припоминал все дни минувшего похода. Адмирал старался не быть официальным, но говорил сухим высоким голосом, иначе он не умел: – Офицер флота и в запасе остается в строю… и прочие подходящие случаю фразы. Самому ему они неприятны. Борис спросил невпопад:

– Кто же подлодкой командовать будет? (Чуть было не сорвалось – моей лодкой). Не услышал ответа. Вестовой понес кофе.

От короткого застолья Борис отказался. Надел шинель при молчании штабных, все друзья – приятели, но что же скажешь, о чем спросишь. Вышел из низкого здания штаба и брел по снежной белизне улицы. Перекрещивались на снегу собачьи следы, большие четкие ямки. По северному быстро стемнело. Звонить Тане не буду. На неделе явлюсь – навсегда. Так сложилась их жизнь, что ни в одобрении, ни в порицании, ни в жалости, ни в совете жены он не нуждался. Большая половина из пятнадцати семейных лет пришлась на море да казарму.

Два дня Борис пробыл в Архангельске. Саломбалу когда-то застроили бараками. По тому времени к счастью – разуплотнили на квартирки. Дома обросли сараюшками и поленницами. В крайнем с востока (навигатор Борис не думая, ощущал стороны света) живет его честная давалка – мичманский жаргон. Пять лет с ней, юность Кати обглодал, скотина я, хрен подводный – думал Борис. – Она любила Борю после долгих рейсов добро, уютно и бескорыстно, стеная по ночам. Была как медлительная птица: будто еще с минуту здесь, взмахнет крылом, улетит. Поездка с Борисом (в штатском) на такси в центр на проспект Приорова и час в кафе была ее праздником. Жила ли она с другим в его долгие, долгие отлучки, волновало Бориса редко, когда в море вспоминал о Кате. Возвратясь в Саломбалу, улавливал неопределенность ее серых глаз и стесненность первых движений, не спрашивал.