– Цветы козла, – сказал Владимир Николаевич Фенин, стоя у стеллажа с книгами в квартире своей дочери.
– А? – переспросила дочь.
Владимир Николаевич точно знал, что она прекрасно слышала его и поняла аллюзию, но не хочет сознаваться.
– Бодлера читаем, значит.
Дочь, которой тридцать семь лет назад он дал имя Александра, а теперь звал Шуриком, попыталась изобразить смущение:
– По правде, папа, я эту книгу из-за красивой обложки купила. С двадцати лет его стихи не читала…
– И слава богу, – пробурчал Фенин, который терпеть не мог «неестественных» вещей. При этом ему самому было достаточно сложно прогнозировать, что он сочтет в следующий момент неестественным. Это был тонкий момент, очень личностный. Кстати, отец не планировал сознаваться дочери, что читал Бодлера на первых свиданиях с ее матерью. Видимо, именно поэтому томик «Цветов зла» теперь вызывал в нем желание ёрничать.
– Пап, омлета еще хочешь? – Дочь принялась убирать со стола.
– Нет, Шурик, я бежать должен.
Владимир Николаевич некоторое время назад завел интересную привычку – завтракать с дочкой. Вечерами он часто бывал занят, а не видеть Шурика долго не мог, ему нужно было как-то компенсировать недостаток общения прошлых лет. Фенин почти ничего не знал о Саше Фениной с ее двенадцати и до тридцати шести лет.
Так случилось не по желанию Владимира Николаевича. После развода с матерью Александры и Майи (второй дочери Фениных) Владимир Николаевич был отлучен от семьи. Он уехал в Германию, женился, прожил много лет на чужбине, а год назад, после смерти немецкой жены, вернулся на родину. Фенин хотел снова видеть дочерей. К его разочарованию, со старшей, Майей, общего языка найти не удалось, а Шурик оказалась отличным другом.
Она была забавная, эта дочь Шурик: невысокая и тощенькая, со стрижкой бобиком и всезнающей улыбкой на губах. Лицом напоминала Владимиру Николаевичу его бабушку: округлые щечки, острый нос, глаза агатового цвета. Бабушку Владимир Николаевич всегда вспоминал с теплотой, наверное, поэтому и Шурик ему понравилась с первого взгляда.
Да и характером отец с дочерью сошлись. Оба были дружелюбны, любопытны, импульсивны, при этом не без рефлексий, со склонностью пофилософствовать и с большим интересом к разным жизненным ситуациям и обстоятельствам, особенно если в них крылась некая тайна. И если Владимир Николаевич эту свою склонность мало поощрял, то Шурик только тем и занималась в жизни, что искала загадки и отгадывала их.
Владимир Николаевич поставил на стеллаж действительно восхитительно оформленный томик Бодлера и направился в сторону коридора.
– Куда это ты спешишь? – Дочь не скрывала разочарования: в последнее время отец все норовил куда-то смыться.
– Да… это… Хочу с друзьями встретиться, с мужиками.
– В бане, – сердито и даже с вызовом дополнила Феня.
Владимир Николаевич неестественно расхохотался, потом смутился и стал одеваться. На прощание он обнял Феню, чмокнул ее в щеку, пообещал позвонить.
Да, у него были дела, о которых он не спешил рассказывать Шурику. Слишком боялся потерять ее снова, потому и молчал.