Незадолго до того, как в свои «семнадцать мальчишеских лет» оказался военнопленным Красной армии, я передал этот дневник одной девушке из Саксонии. Пережив много мытарств и прошагав не по одной неверно выбранной дороге, я получил его обратно. С ужасом, внутренне содрогаясь, я перечитал те строки, записанные мной с ребяческим задором в уже ушедшие в историю годы, в бытность мою членом гитлерюгенда, бойцом вспомогательного состава военно-морского флота, мобилизованным службой имперской трудовой повинности, и солдатом. Многое я мог перечитывать ныне лишь с чувством стыда, постоянно думая при этом о другом дневнике, который вела девушка моего тогдашнего возраста, в то же самое время, на задворках одного дома в Амстердаме[1]. Сколь же отличается от того, что им пришлось пережить, военная повседневность моего тогдашнего существования! После идиллии померанской деревенской жизни, с чувством защищенности, которое я испытывал, живя в крестьянском доме моих предков, мой путь лежал к тяготам и опасностям, которые мне довелось испытать на различных стадиях подготовки юношей военного поколения для фронта. Лагерь гитлерюгенда, тренировочный лагерь войск СС, артиллерия противовоздушной обороны военно-морского флота, государственная трудовая повинность и, наконец, фронтовые части вермахта были теми ступенями, по которым было суждено пройти всем немецким юношам в те грозовые годы.
Так что дневник этот, как мне представляется, может быть типичным свидетельством дум и настроений моего поколения. Именно поэтому я и не стал улучшать его стиль, удалив лишь некоторые сентиментальности и фронтовой солдатский жаргон, но оставив без изменений все имена и фамилии упоминаемых личностей. Повседневные зарисовки не претендуют на литературную исключительность. Но все же я полагаю, что дневник этот имеет определенную документальную ценность, поскольку записи в нем прежде всего отражают то, как жили, что думали и чувствовали молодые люди, чья юность прошла в горниле военных лет. В людях старшего поколения он, возможно, пробудит воспоминания о наших деяниях, слишком быстро забытых нами.
И мне остается только пожелать будущим поколениям взрослеть без ужасов войны!
Клаус Гранцов
Штольп[2]в Померании, 15 мая 1943 г.
Все-таки я влип! Дело в том, что мне удавалось увиливать от дежурств в гитлерюгенде. Пока я еще состоял в «Дойчес юнгфольк», это сходило с рук. Но когда к Пасхе мы, пимпфы[3] рождения 1927–1928 годов, должны были переходить в гитлерюгенд, как назло, оказалось, что моим шарфюрером[4] должен стать Гюнтер. Еще в «Дойчес юнгфольк» он одно время был моим звеньевым, а потому знал все мои уловки!
Все произошло даже без моего участия, вроде бы само собой, но мне теперь аукнулось мое отлынивание от дежурств: поскольку местом моего проживания считается наше село Мютценов, то я числюсь в отряде 13/49, а так как хожу в школу в Штольпе, да и живу там в пансионе, то не могу присутствовать на дежурствах по средам и субботам. Поэтому я должен был выйти из деревенского отряда и записаться в городской отряд 3/49. Однажды я поучаствовал в общем сборе на Фридрихсплац. Но во время дежурств занимались только строевой подготовкой и приемами с винтовкой. Других пимпфов я и знать не знал, а из звеньевых меня никто в глаза не видел. К тому же в случае чего я всегда мог сказать: «Так я же был на дежурстве в Штольпе!»