©Гончаров В.Л., составление, предисловие, авторские статьи, 2010
©ООО «Издательский дом «Вече», 2010
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Царицынской эпопее 1918 года в советской историографии крайне не повезло. Сразу же сделавшись яблоком раздора в политическом руководстве большевиков, она неизбежно оказалась мифологизированной – и эти мифы менялись в соответствии с направлением «генеральной линии». Историки 1920-х годов, многие из которых так или иначе были связаны с Троцким, стратегическую роль Царицына в кампании первого года Гражданской войны стремились преуменьшать, хотя отрицать ее совсем было невозможно.
С начала 30-х, когда у власти в СССР прочно утвердился Сталин, а все руководство вооруженными силами постепенно сосредоточилось в руках Ворошилова, ситуация кардинально изменилась. Теперь Царицын стал официальным мифом, демонстрируя как полководческие достоинства руководителей его обороны, так и коварство демонического Троцкого. Событиям, связанным с обороной Царицына, был посвящен роман Алексея Толстого «Хлеб» – между прочим, прекрасный образец художественной реконструкции, в целом достаточно адекватно отразивший канву как военных, так и политических событий.
В 50-х годах, после смерти Сталина, разоблачения «культа личности» и опалы Ворошилова как члена «антипартийной группы» роль обороны Царицына опять была пересмотрена. Она не замалчивалась, но отошла в тень, войдя в ряд с другими эпизодами Гражданской войны. Во многом это объяснялось неофициальным стремлением как можно меньше упоминать имя Сталина, – а без него адекватно изложить историю Царицынской эпопеи было невозможно.
В результате значение Царицына вновь оказалось преуменьшено, а без правильного его понимания стало невозможным адекватно оценить стратегический рисунок всей кампании 1918 года. В самом деле, город на Волге обеспечивал коммуникации Центральной России с Астраханью, Прикаспием и Северным Кавказом, откуда в Центр шло не только продовольствие, но и нефть. И одновременно он оказался тем клином, что разделил белогвардейские силы на Дону и Кубани с Восточным фронтом на Волге, возникшим в результате чехословацкого мятежа.
Вот что пишет о значении этого пункта эмигрантский историк, бывший белогвардейский генерал Зайцов в своих «Очерках истории русской Гражданской войны»[1]:
«Освобождение Дона, возвращение Добровольческой армии из похода на Кубань и образование фронта на Волге, естественно, ставили вопрос о согласовании усилий этих трех основных группировок русской контрреволюции. И эта проблема с военной точки зрения была проблемой Царицына.
Всякое продвижение донцов на северо-восток, на соединение с Самарским фронтом Народной армии фланкировалось Царицыном. На него же базировались красные силы Северного Кавказа. Царицын же обеспечивал за большевиками Астрахань, разъединявшую уральских казаков от юго-восточного казачества… Царицын обеспечивал владение Каспийским морем и связывающей его с центром железной дорогой Урбах – Астрахань».