Читать Наизнанку. Московский роман

Каждое утро я ем кашу, всегда разную, всегда вкусную, поскольку я совсем ребенок, мне 6 лет. Сам готовить кашу я не умею и не знаю, как это сделать, и даже не задумываюсь над этим, мне все равно, главное, что это очень вкусно.

Во-первых, потому, что эта каша рисовая на молоке, чайная ложка густого меда, именно густого, знаете, который немного засахарился, только потому, что густой растворяется гораздо медленнее, чем ласковый, прозрачный, жидковатый. Когда каша доходит до кипения, она горячо заливает тарелку, на которой лежит немного изюма и масла. Осталось перемешать, и трапеза для «Зевса» готова.

Во-вторых, я очень привык к этому вкусу, а привычка – причина хоть куда. Меня никто не заставит съесть на завтрак кусок жареного мяса, вареной курицы или хохляндские щи.

Ну а в-третьих, и в самых главных, эту кашу каждое утро готовила мне бабушка, наисильнейшая мотивация влюбиться раз и навсегда в утренний завтрак.

Бабушка меня будит в 5.30 утра каждый день, кроме субботы и воскресенья. Именно в это время, очень рано, потому что нам с бабушкой надо успеть к 6.30 на первую электричку в город, а точнее в детский сад (где бабушка работала воспитателем).

Очень интересно все это, как-то, я бы сказал, «лестнично». Сначала ясли, потом детский сад, школа и институт, а потом как хочешь. По каким-то канонам, каждый нормальный «чел» должен работать, зарабатывать себе на жизнь, создавать семью, делать детей и оказаться на небесах. И его дети по утрам будут есть кашу и спешить в садик, и дальше по накатанной, вперед. Так было все устроено в той жизни, где жил я и о которой не задумывался, не задумывался о правилах людей и об устройстве этого хренового мира.

После того как я легко просыпался в безумные 5.30, я умывался, уже не помню, как делал это в то время, имею в виду, чистил зубы или нет? Видимо, эта процедура как-то становится осознанно необходимой со временем, когда взрослеешь, когда осознаешь кайф первых поцелуев девушки. Тебе приходит самостоятельно, в твою неумную репу, что запах из твоего рта и цвет зубов имеет огромное значение.

Я помню, как тщательно отскребывал свои зубы, где-то лет в 13 после долгого и каменистого десятилетнего простоя. До этого не помню, чтоб я так тщательно чистил зубы, аж три раза в день, первый – с утра, второй – перед свиданием и третий – на ночь.

Но тогда, в 6 лет, меня не заботил вопрос о чистоте моих молочных зубов, которых почти уже не было. А вот утренняя каша для меня была каким-то фетишем, ее помню отлично. Какой же от нее шел сумасшедший аромат – тепла, уюта дома, бабушкиной любви, магия ее поистине волшебных рук. Грустно, что все проходит. По истечению времени забывается и вкус детства в параллели с этой кашей. Грустно, что те бабушкины руки не могут вести тебя по жизненным путям, ограждая от бесчисленных навозных куч, на которые если наступишь, придется отмывать, а наступишь в любом случае, ведь никого рядом не будет и на пути к чему-то правильному, ты будешь один.

Вода течет по моему, совсем детскому лицу, не холодная, а теплая, чтоб было приятней после сладкого и теплого, как эта вода, сна. А про то, что с утра, чтоб взбодрится, лучше ополоснуться холодной водой, я узнал гораздо позднее. Но до семи лет все дети на этой земле безгрешны, и у меня, в мои шесть с копейками, оставался небольшой запас того святого времени, который отделял меня от ответственности перед Богом и небесами. И тот Бог сверху смотрел на меня и улыбался, а я улыбался ему в ответ во все свои молочные зубы и нежился в воздушных и мощных крыльях, сам не осознавая его ласковой, небесной участливости. Вода была теплой, как и все остальное тепло, которое окружало меня, маленького мальчика по имени Миша, живущего с бабушкой и дедушкой, из маленького провинциального, тихого и никому не нужного городка. Не сирота, но родители мои разошлись, когда мне было три года, и как-то само собой я остался у бабушки и деда, и это делало меня безгранично счастливым.