Плавбаза бригады ОВРа (охраны водного района) – грузопассажирское судно, гордость не только балтийских моряков: был год, когда оно, ходившее на линии Ленинград – Лондон – Нью-Йорк, вызвалось – под громкое одобрение всех пароходств – доставить из США на Родину героический экипаж самолета, проложившего кратчайший – через Северный полюс – путь в Америку. Начало же войны застало судно в Мурманске, то есть у берегов покоренного авиаторами океана. В лучших помещениях (красное дерево, зеркала, пахло женщинами и духами) обосновался штаб бригады, а те, у кого нашивки поуже, заполнили тесные каюты, принесли в них запашки нестираных тельняшек, просоленных шинелей и кожанок, бушлатам и альпаковым курткам достался перегороженный на кубрики трюм. Мест в командирской кают-компании много, в придачу еще и музыкальный салон, средний комсостав бузил, не боясь комиссаров-замполитов. Сошлись однажды и заспорили: кому тяжельше воевать-служить? Стали загибать пальцы, подсчитывать потери, сокрушенно поцыкивая: да, очень, очень поредел, к примеру, выпуск 1940 года! Почти сто лейтенантов прибыло в Полярный из училища имени Фрунзе, ныне нет уже трети, сложили ребята буйные головушки свои за Отечество и товарища Сталина – во славу русского флота и бывшего Морского кадетского корпуса, созданного Петром Великим. Витька Оболенцев погиб в десанте на Западной Лице, у хребта Тунтури нашел могилу Юра Лебедев, Володька Ковров сгинул вместе с катером, Афанасий Мазилов затонул на торпедированном тральщике, и Колька… и Санек… и Мишка… и Борька – оба Бориса, Колесниченко и Юганов…
Сказали о Борисе Юганове – и сразу повисла томительная пауза, тишина говорила больше слов: война – не только смерть друзей, навечно снятых с довольствия, но и возможный исход для всех тех, кто продолжает на плавбазе получать кров и пищу. Гибли на земле и на воде, конец жизни представлялся понятно, обыденно, что ли: немецкая бомба или торпеда, взрыв, раздробляющий деревянный корпус морского охотника (МО) или тральщика (ТЩ), взметнувшиеся к небу обломки, барахтанье на стылой поверхности Баренцева моря, где температура воды такова, что окочуришься зимою за две минуты… Но Борис Юганов, командир минно-торпедной боевой части (БЧ-З) подводной лодки, погибал мучительно долго, запертый в отсеке, и хотя все знали, что бывает, когда лодка подрывается на мине, никому не хотелось растравлять себя картинами помирания в замкнутом пространстве, куда из пробоины рванула вода, выдавливая людей, поднимая их к воздушной подушке, к подволоку, держа их там, посиневших и огрузневших, до тех пор, пока не завалится набок идущая ко дну лодка, и воздух пузырем, захватывая соляр и ветошь, бескозырки и деревяшки, вырвется на поверхность, ухнет и булькнет.
Воодушевляющее, спору нет, зрелище, если ты командир МО и глубинными бомбами долбишь немецкую субмарину. Но непереносимое, жуткое, когда вспоминается курсант Боря Юганов, которого все четыре училищных года начальство шпыняло за громкий недостаток: Боря – сопел, не всегда, конечно, а перед доскою, решая задачи, или в строю, задумываясь о чем-то. В санчасть посылали, чтоб вырезать гланды или выпрямить хрящевину кривоватого носа, иногда покрикивали: «Курсант Юганов! Закройте поддувало!»