⇚ На страницу книги

Читать Исповедь изумленного палача - стр. 3

Шрифт
Интервал

Главной проблемой полученной агентурной информации была ее неясность, требующая срочной проверки и еще более срочного подтверждения.

Доклад Красного закончился, и над заседающими старшими офицерами – а за плечами у них имелись сложные и успешные операции в разных странах мира – явственно сгустились два облака. Одно – объективная проблема, связанная с полученной информацией. Другое – облако субъективных, но конкретных последствий для участников обеих историй. Конечно, если информация подтвердится.


После приступа внушительного молчания настала очередь обсуждения плана действий. Три пары глаз уперлись в Артема Ивановича в ожидании спасительного предложения, за которое все с удовольствием ухватятся и немедленно начнут действовать.

– Нужен посторонний для Службы индивидуал, знакомый с обоими Сан-Верде, которого все там знают и который отработает без шума и пыли. У меня есть такой: известный тебе Глеб Орлов, – возвестил Артем Иванович, глядя в серо-стальные глаза Красного.

Прозвучал вопрос, приведший полковников в некоторое замешательство:

– Это мой Орлов?

– Твой, твой Орлов. Только на двадцать два года старше дня вашего знакомства.

Красный встал и подошел к окну.

«Орлов какой-то», – подумали полковники. Они же не знали о давней и непростой истории, связавшей юнца Орлова и Льва Красного, в ту пору всего лишь подполковника.

Глеб Орлов: Московская предыстория

Я был одноклассником и ближайшим другом Давида, сына майора, а потом подполковника Красного – много лет, с первого класса английской спецшколы. В Москве начала шестидесятых это заведение считалось элитным, и родители отыскивали любые возможности пристроить сюда своих отпрысков.

В нашем с Давидом случае все прошло легко: я был внуком академика, а за Давида мягко попросил куратор из спецслужб. Дополнительным аргументом в моем случае была моя мама – очень молодая, невероятно красивая, брюнетка с сияющими карими глазами и тонкими чертами лица. Обычным комплиментом для нее было: «Ты похожа на артистку Фатееву, но в сто раз лучше!» И даже не будь моя мама дочерью академика, под масленым взглядом директора школы Иосифа Штольца меня зачислили бы на «ура».

Во время очередного родительского собрания в группу сраженных красотой моей мамы попал и Красный. Он не мог оторвать от нее взгляд. Красный принялся ухаживать – деликатно и ненавязчиво, неизменно получая в ответ уроки умения соблюдать строгую дистанцию. Мама была классной, порода проявлялась во всем, делая ее несравнимой и недосягаемой для других женщин, что неизменно вызывало их ненависть, а у мужчин – восхищение.

Тем не менее отношения между мамой и Красным все-таки переросли в приятельские. Однажды они даже сходили в театр. Но дальше этого, как ни старался Красный, дело не пошло. Зато я часто крутился у Красного дома, и он мог беседовать со мной на разные темы, неизменно сворачивая на маму, которая была замужем за капитаном дальнего плавания – моим отчимом, о котором сказать, в общем, нечего.


Так продолжалось несколько лет. Из первоклашки я вырос в смазливого, рослого, спортивного чувака, самбиста-разрядника, любимца не только сверстниц, но и девушек одним-двумя классами старше, что было признаком абсолютного успеха и моей дешевой гордостью. Моя дешевая же известность была связана с публичными драками за девушек, наглым поведением и изобретением неповторимых выходок на нелюбимых уроках. Чувство реальности заместилось у меня чувством вседозволенности. Жизнь была легкой, веселой, необременительной и тупо беспроблемной. Проблемы, конечно, оставались и почти всегда были связаны с социальным неравенством, порождающим унижение интеллигентских выродков. Оно могло проявиться хоть где – в московском дворе или на подмосковной даче. И в любом случае такое унижение случалось со стороны часто полууголовных сверстников, и столь же часто – с ножами, готовыми к использованию.