⇚ На страницу книги

Читать Не время умирать - стр. 4

Шрифт
Интервал

И все-таки видно, что какая-то кукла-негритянка лежит на траве. Колька почуял гадливость, и, признаться, у него поджилки затряслись. Большая кукла, голая, ноги бесстыдно вверх, и то место, которое должно было быть закрыто трусами, истыкано чем-то острым. Белые волосы веером, брошен на них какой-то цветок типа василька, их много растет по обочинам. Оба глаза выдавлены, а на месте рта – дыра, скол от уха до уха.

«Ну, поглумились и бросили, что тут такого? Просто кукла», – подумал Колька и нарочито грубовато, подтрунивая, спросил:

– И что с того, чего ты-то раскисла? Игрушка же.

– Игрушка, – подтвердила Оля, с трудом передохнув, – только зачем же так? Красивая и как живая, образ же человеческий.

Последнее слово она произнесла так, что Колька понял – готово дело, сейчас дождь начнется. Сурово призвал к порядку:

– Оставь детство. Это не живой человек, всего-навсего кукла. Глупые дети игрушкам головы отрывают, выкручивают руки-ноги. Что ж теперь, по любому пупсу рыдать?

– Оно дело – просто ломать. Так не выкалывают же глаза, не бьют, не колют, да еще где.

Все, беда на подходе. Колька уже слышал в ее голосе слезливые нотки.

– Так, закрыли тему. – И, отобрав у нее злосчастную пленку, повесил обратно в шкаф. После чего, обняв, повел прочь из лаборатории домой. Какие уж тут купания?

Ему и самому стало не по себе от этой дурацкой картинки. В войну насмотрелись потерянных игрушек, но – и Колька это отлично помнил – все к ним относились как к детям. Нежно то есть. Одна потеряла – вторая подобрала, вымыла, косичек наплела, обшила.

«И кукла-то какая красивая, видно, что дорогая. У кого рука поднялась?»

…Проводив любимую плаксу домой, Колька понял, что надо заглянуть в фабричную общагу.

В комнате, где обитали Пельмень и Анчутка, вполне ожидаемо оказался домосед Андрюха, паяющий у окна очередную штукенцию. Не отрываясь от раскаленного жала, придавая шву одному ему видимое совершенство, поприветствовал:

– А, Никол?

– Здорово. – Колька пожал выдвинутый локоть.

– Как вообще жизнь-то? Рассказывай, – пригласил Пельмень и уточнил: – Там, под койкой, имеется.

Колька извлек банку, в которой плескалось на несколько стаканов «Жигулевское», и достал две плотвички. Выслушав историю про первую волнительную пробу их общего с Ольгой творения, Андрюха вынес из нее то, что было интересно ему:

– Годный сушильный шкафчик получился.

Колька сначала не понял, о чем речь, потом признал:

– Ну так неплохой.

Отхлебнув бодрящего напитка, Андрюха продолжил паять. Еще с четверть часа прошло, Колька, подумав, принял еще стаканчик. Хорошее пиво, прохладное, свежее.

– Судоргины приперлись.

– Насчет Альки я знаю, – поведал Пельмень, – он и сам приходил вчера в кадры.

– Устраиваться? Зачем ему, он разве не учится?

– Учится он заочно, так что обязательно где-то надо трудиться, иначе попрут, – объяснил Андрюха, – сказал, что если в другом каком-то месте не оформят, то к нам. И подвалил, точь-в-точь как в детстве, возьмите, мол, в компанию.

– Да ладно, в общагу?

– В точности.

– Что-то дядя Боря скажет.

Пельмень, бережно установив паяльник на стойку, с наслаждением распрямился, потянулся:

– Ничего не скажет, Никол. Нету его уж.

Колька поперхнулся:

– Умер? Вот ведь, молодой ведь, мордастый, здоровый. Я и не думал…