– Ты крупно влипла, Вишневецкая.
Есеня безразлично хмыкнула. Будто она сама этого не осознавала.
Не успел стартовать сентябрь, как деканат вывесил список счастья с должниками, которым грозило распрощаться с университетом в том случае, если те не закроют долги до октября. Угроза была реальной, но мало ощутимой. Казалось, что это не про нее, не про Есеню: не может человек с такой хорошей успеваемостью вылететь со второго курса из-за какой-то незначительной физры. Да и зачем физра в институте, ведь люди кругом вроде бы взрослые и осознанные, и сами вполне могут отвечать за свое здоровье.
Дамоклов меч, опасливо зависший над головой, скорее озадачивал, нежели хоть в малой степени беспокоил. Куда больше Есеню волновал вопрос, как на это отреагирует мать. Озабоченная престижем и успеваемостью дочери, она скорее сожрет ее без соли и перца, чем позволит вылететь так глупо и бездарно.
– Я слышала, Георгич ушел на пенсию. Может, с новым преподом попробуешь договориться?
Ира Исаева, отрада всего факультета, а по совместительству и староста их группы, ткнула Вишневецкую в бок. Есеня с сомнением поджала губы в ответ.
Старик перед уходом на заслуженный отдых серьезно поднасрал всем отстающим своими вечными больничными, из-за которых у должников просто не оставалось шанса всунуть ему в руки хвостовку и слезно умолять о зачете. Не то чтобы Есеня активно пыталась это сделать, и не то чтобы ее это сильно волновало. На благодатной почве из вечных оправданий и на поблажках со стороны деканата выросло огромным сорняком чувство безнаказанности. Однако ультимативное объявление об отчислении острым секатором это чувство сегодня в ней успешно срезало.
– А могла бы просто ходить на пары, как все, – нравоучительно заявила Ира.
– Ой, да не начинай.
Весь путь до манежа Есеня репетировала речь для нового преподавателя: выстраивала логическую цепь из оправданий, замешивала в один котел мольбы и жалость, пыталась хотя бы примерно накидать сценарий их возможного диалога. В сентябрьской прохладе мысли складывались в стройный ряд и неоправданно вселяли уверенность в этом предприятии. Надежды, конечно, было мало, но лучше так, чем совсем ничего.
Запах прелой травы и сырости наполнял легкие и вырывался обратно сквозь сложенные в трубочку губы. Отчего-то с каждым шагом сердце все сильнее заходилось в истерике, громким барабанным ритмом отдаваясь в ушах. Ира всю дорогу беспечно щебетала о чем-то своем и, казалось, просто не замечала напряженности Есени. Та же в свою очередь даже не пыталась вслушиваться в болтовню одногруппницы, целиком поглощенная задуманным планом по вызволению своей бедовой задницы из долгов.
– Сеня, ты оглохла?
Она и правда не заметила, когда Ирина успела подвести свой монолог к логическому завершению и ждала теперь хоть какой-то реакции со стороны Вишневецкой.
– А?
– Про препода нового слышала?
– А что с ним?
За размышлениями она совсем потеряла нить разговора. Такое с ней случалось частенько, что вызывало в людях раздражение. Иру эта особенность скорее веселила, и к отстраненности Есени она всегда относилась флегматично, проявляя немереное терпение.
– Ты чем слушала? – со смехом отозвалась она, – молодой, говорят, красивый.