Эту гору было видно издалека. Очень издалека. Она возвышалась над своими собратьями и сестрами, как взрослый тренер над командой зеленых юнцов.
Но только с очень большого расстояния, и только очень, очень зоркий глаз мог увидеть что в склон горы, прямо в её твердые и крутые скалы вмурован громадный дракон. Но таких глаз было не много в мире.
А как это получилось, не помнил никто. Даже те, кто слышал когда-то отголоски легенд, уже давно ушли из этого мира по тем тропам, по которым никто не возвращается.
Но самым удивительным было то, что дракон был жив. Жив тем странным состоянием, которое не позволяет ни дышать в полную силу, ни шевелиться, ни вообще как-то двигаться.
Шли века. Гора главенствовала над всей округой. Дракон спал странным, завороженным сном. Лишь иногда, очень, очень редко, гора делала как бы вздох, и осыпала всё вокруг себя пеплом. Это дракон, собрав силы, выдыхал в небо всё, что скапливалось в нём за годы и века этого странного сна.
Гору так и называли Драконьей. Но никто, никто не знал, совершенно не помнил почему.
Лишь маленький отголосок древних легенд иногда можно было услышать на вечерних, зимних посиделках.
Когда убран урожай, когда загнана в сараи скотина. Когда появляется свободное время, и можно долго, долго сидеть под дрожащим огоньком свечи, рассказывая друг другу байки, под мягкое жужжание прялок.
И говорилось в этих древних осколках, что жил когда-то могучий дракон. Был он справедлив, и помогал тем, кто жил под его защитой.
Но кто-то украл кристалл его силы, как это удалось, никто уже не помнил. И куда пропал сам кристалл потом, тоже никто не помнил.
Говорили только, что без кристалла нет у него, у дракона сил жить.
Но даже то, куда потом делся сам дракон, никто не помнил.
Не было в округе настолько зоркого человека, чтобы увидеть его, вмурованного в склоны горы.
– Балянька!!! – голос дружка с улицы звонким горохом рассыпался по пустой по зимнему времени улице, – Балянька! – взывал Малой, – ты гулять выйдешь? Папанька мне лезвия к валенкам пристроил! Лед на озере уже совсем встал! Меня отпустили!
– Погодь! – Балянька солидно шмыгнул носом, выглянув из дверей, – чичас маманькин наказ доделаю, и выйду. А лезвия я себе и сам пристроил.
Бросил он через плечо, скрываясь в доме.
Друг уважительно крякнул. Все в селе знали, что у Баляньки руки в папаньку. Золотые.
Вообще вся семья была рукодельной. Такие холсты как маменька Баляньки никто в округе не мог повторить! Крепкие, вместе с тем мягкие. Белоснежные. А уж если она их вышивать садилась, то вообще, сказка сказочная!
Батя мог любой механизм собрать, разобрать, и сделать лучше. А уж поворотистей его косилок никто в округе не умел собрать!
Когда он начинал стучать молотом в своей кузне, казалось, что кто-то заводил песнь. Странную, куда-то зовущую. Очень звонкую.
Так что Баляньке было в кого становиться рукодельником.
Выполнив всё, что маменька велела, он отпросился у неё погулять, получил наказ не сильно валяться в снегу, и вернуться с первыми сумерками. И радостно выбежал к терпеливо дожидающемуся его другу.
Друзья, весело хохоча, гонялись друг за дружкой по крепкому, чистому льду озера, попутно обсуждая всякие важные мальчишеские планы на лето. И на зиму тоже. Вообще, обсуждали.