Eugene O'Neill
Thirst/1913
* * *
Спасательный плот с парохода медленно поднимается и опускается на длинных волнах зеркально-гладкого тропического моря. Небо над ним безжалостно ясное, синевато-стальное, у самого горизонта переходящее в черную тень. Солнце висит над головой – огромное злобное око Бога. Жара адская. Призрачные тепловые волны поднимаются с белой палубы плота. Тут и там спокойную поверхность взрезают плавники акул – они лениво кружат вокруг плота в ожидании добычи.
На плоту двое мужчин и женщина. На одном конце сидит темнокожий мулат, родом из Вест-Индии, в синей матросской форме. На фуфайке красными буквами надпись «ЮНИОН МЕЙЛ ЛАЙН». Заговорит он нараспев, растягивая слова, словно у него какой-то дефект речи. Сейчас бубнит под нос монотонную, негритянскую мелодию, а его круглые глаза следят за перемещениями акульих плавников.
На другом конце плота – белый мужчина средних лет. Его вечерний костюм солнце и соленая вода превратили его в пародию на этот наряд. Белая рубашка мятая и в пятнах, потерявший форму воротник болтается на шее, черный галстук – блеклая лента. Он, несомненно, пассажир первого класса, но сейчас являет собой жалкое зрелище, сидит, тупо уставившись на воду, ничего не видя. Поредевшие черные волосы растрепаны, и сквозь них виднеется малиновая, обожженная солнцем лысина. Усы свисают на губы, стекавшая с них краска оставила черные полосы на обожженном, исхудалом от голода и жажды лице. Время от времени он облизывает распухшие губы почерневшим языком.
Между мужчинами лицом вниз, раскинув руки, лежит молодая женщина. Она выглядит еще более странной, чем мужчина в вечернем наряде, так как одета в костюм танцовщицы из черного бархата с короткой юбочкой и блестками. Длинные светлые волосы падают на обнаженные плечи, шелковые чулки обвисли и в складках, балетные тапочки разбухли и потеряли форму. Когда она поднимает голову, бриллиантовое ожерелье холодным блеском сверкает ее выпирающих ключицах. Постоянные слезы размыли тушь и румяна, но все же видно, что она была очень красива до того, как голод и жажда превратили ее в призрак танцовщицы. Она беспрерывно рыдает, потеряв надежду. В глазах у всех троих признаки надвигающегося безумия.
ТАНЦОВЩИЦА (садится, обращается к ДЖЕНТЛЬМЕНУ, жалобно). Господи! Господи! Это безмолвие сводит с ума! Почему вы со мной не поговорите? Корабля там не видно?
ДЖЕНТЛЬМЕН (вяло). По-моему, нет. Я, по крайней мере, не вижу. (Пытается встать, но слишком ослабел и со стоном плюхается на палубу). Если б смог встать, может, что-нибудь бы увидел, а так – ничего. Вода очень уж близко. Глаза у меня как в огне, горят все ярче и ярче, такое ощущение, что скоро прожгут дырки в мозгу.
Танцовщица. Знаю! Знаю! Куда не посмотрю – везде множество алых точек. Словно с неба падают капли крови. Вы их тоже видите?
ДЖЕНТЛЬМЕН. Вчера видел. Или не вчера – уже и дням счет потерял. Но сегодня все красное. Даже океан обратился в кровь. (Облизывает распухшие потрескавшиеся губы, потом смеется – дико и пронзительно, как сумасшедший). А может, это поднялась на поверхность кровь тех, кто утонул в ту ночь?
Танцовщица. Не говорите такого! Какой ужас! Не хочу вас слушать. (Содрогаясь всем телом, отворачивается