Когда закончились деньги, Джойс сначала продала картины, потом отцовское серебро, украшения и платья матери, а после и все ценное из моего коридора. Она постоянно что-то продавала, а деньги тратила на вечеринки и подпитку собственных амбиций, пытаясь таким образом вернуть часть былого величия семьи, умершего вместе с отцом.
И теперь, когда уже ничего не осталось, она решила продать меня будущему мужу.
Джойс не говорила об этом прямо, но я-то знаю правду. Уже больше года ощущаю ее глубоко внутри. Точно так же, как чувствую разразившуюся прямо за горизонтом бурю, когда воздух будто уплотняется в преддверии шторма.
Все началось с пустячных замечаний сестер, каких-то мелочей здесь и там. И каждый раз я «неразумно» читала между строк. Ведь где всегда кроется правда? Именно в том, о чем не говорят открыто.
После намеки на брак и мой «вполне подходящий возраст» стали обыденным явлением за ужином. Я слишком много ем и почти ничего не делаю. Мое замужество станет удачной сделкой, а Джойс прежде всего деловая женщина.
Мысли столь же тяжелы и неотвратимы, как туман, ползущий по холмистым нагорьям, что простираются от отцовского поместья до густых лесов, растущих у подножия Сланцевых гор. Эти тревоги неколебимым облаком уже несколько недель висят у меня над головой.
Я сжимаю в руках поводья Дымки. Лошадь, уловив мое недовольство, ржет и трясет головой. В ответ я похлопываю ее по шее.
– Все хорошо, – уверяю я. Но, честно говоря, понятия не имею, так ли это. Сегодня Джойс встречается с мужчиной, который купит право жениться на мне. Кто знает, о чем они договорятся за дверьми кабинета, куда меня даже не пригласят. – Поехали, еще разок прокатимся до леса.
Дымка – кобыла серой масти, но я назвала ее так не из-за окраски. Она родилась три года назад, такой же поздней осенью, как сейчас. Я всю ночь просидела в стойле рядом с ее матерью, ожидая встречи с жеребенком. Хотела, чтобы из всех людей меня она увидела первой.
Эта лошадь – последнее, что подарил мне отец перед тем, как его корабль пошел ко дну.
С тех пор мы проводим вместе с ней каждое утро.
Дымка мчится вперед, и появляется чувство, словно мы отрываемся от земли и парим вместе с птицами в вышине. Она тоже понимает, как больно день за днем находиться в неволе и носить на себе тяжкое бремя. Мы летим над влажной землей, стрелой пронзая туман, и в мою голову – уже не в первый раз – приходит мысль, что, возможно, нам и не стоит останавливаться.
Так мы обе сможем стать свободными. Убежим и никогда не вернемся.
Впереди словно бы из ниоткуда возникают деревья, выстраиваясь в сплошную линию, больше похожую на стену, чем на лес. Они как будто несут дозор. Дымка становится на дыбы, едва не сбрасывая меня на землю. Цепляясь за поводья, я успокаиваю лошадь и направляю ее вдоль темной кромки леса.