⇚ На страницу книги

---

Олимпийские сонеты

<Посвящение>

Когда Феб в четвертый раз направлял Лошадей на пиры в Двор —

цы Солнца и Диана опять расцветала, вечно-мгновенная, —

в Гекатомбейон, —

Месяц Жертвоприношений, —

в акмэ Мощи, Искусства и Красоты, —

в Гекатомбейон

стекалась Эллада к золотым берегам Алфея, —

и там, в радостной долине, никогда не угаснет, казалось,

не умрет Союз Прекрасного.

Аларих —

землетрясения —

христианство, —

Угасала Мощь —

умирало Искусство —

уснула Красота, —

через тысячу лет Курциус снял с Олимпии пласт почвы

в двадцать пять футов.

Мгновенна Мощь —

мгновенно Искусство —

вечно-мгновенна Красота, —

уснет, как Диана, и проснется опять, как Диана, как

смена Лун золотых.

<Вступительный >

Смотреть вперед, отвергнув упованья,

Не знать часов, не верить в смену дней.

Закрой глаза и в сне окаменей,

Когда таков твой круг существованья.

В таком кругу прошедшее ясней.

Но разлюби свои воспоминанья:

Беги услад, беги очарованья

Изжитых лиц, событий и огней.

Ты помнишь миг: они пришли впервые.

Как сладко боль зажглась в твоей крови!

То, чуя тлень, шли черви гробовые.

Окаменей, их пир останови:

Как статуи, в недвижности живые,

В недвижном сне таинственно живи.

Прекраснопалубный

С безгласьем стен слиянно каменею,

В недвижном сне таинственно живу…

Я снам камней отдался наяву.

О, тишь камней. Я вечно в ней и с нею.

И вас, живых, к себе уж не зову.

Спят хоры Ор. Я в тихом свете рею.

Мой Эвсельмос плывет по эмпирею,

Опарусив туманную главу.

Мой Эвсельмос, мой пленник и вожатый,

Пусть резвый Эвр твой парус напряжет:

Лететь туда, где Солнце страстно жжет —

Напрасно жжет – тела усопших статуй.

А ты лелей скитальческий мой сон,

Гроза пловцов, ненастный Орион!

В Пути

Балаклава. Здесь был Улисс

Намокший снег живую ткань плетет

В летучей мгле под влажным небосклоном.

Кричит баклан, и зыбь с протяжным звоном —

Удар в удар – в брандвахту глухо бьет.

Здесь был Улисс. Вотще, под Илионом

Свершив свой долг, он вспять направил флот.

Кто в мирную Итаку отплывет,

Того судьба загонит к Листригонам.

Один, во тьме, он часто здесь блуждал

И небеса с надеждой вопрошал,

В овечий плащ закутавшись от снега.

Вотще. Молчал ненастный горизонт,

Кричал баклан, и с тяжкого разбега

В отвес скалы угрюмый бился Понт.

Хиос. Вечер в Турецком квартале

Я шел к своим и верил в неуспех:

О, сколько их, свершений несвершенных…

Вдруг черный луч из чьих-то глаз бессонных

Впился в меня сквозь сеть мушарабьех.

О стольких снах, для воли схороненных,

О стольких снах шептал мой скорбный смех,

И дрогнул я от муки взоров тех,

В мой вольный бег завистливо влюбленных.

Быть может, мы друг в друге тех нашли,

Кому уделы наши для земли

Готовил Рок: тебе – мои доспехи,

Моих друзей и недругов моих,

А мне – твой мир, твои мушарабьехи

И сны в тени киосков кружевных.

Шторм в Архипелаге. Сон

И снилось мне: с взволнованных высот,

Где вился смерч подоблачной колонной,

Спускалась зыбь к прозрачности придонной,

Спускалась зыбь разбить хрустальный грот.

На дне морском, в тиши хрустально-сонной,

Ни рыб, ни трав, ни чудищ не живет:

Кто не доплыл до порта, только тот

Лежит в песках и спит, завороженный.

Бежали две, дитя и мать, по дну.

Все ниже зыбь спускалась в глубину,

Смотрела мать безумно и устало.

Но не могло дитя ее понять:

Склонялось к дну, задерживало мать

И камушки цветные собирало.

Читать дальше

---