⇚ На страницу книги

Читать Олимпийские сонеты. Стихотворения

Шрифт
Интервал

Олимпийские сонеты

<Посвящение>

Когда Феб в четвертый раз направлял Лошадей на пиры в Двор —
цы Солнца и Диана опять расцветала, вечно-мгновенная, —
в Гекатомбейон, —
Месяц Жертвоприношений, —
в акмэ Мощи, Искусства и Красоты, —
в Гекатомбейон
стекалась Эллада к золотым берегам Алфея, —
и там, в радостной долине, никогда не угаснет, казалось,
не умрет Союз Прекрасного.
Аларих —
землетрясения —
христианство, —
Угасала Мощь —
умирало Искусство —
уснула Красота, —
через тысячу лет Курциус снял с Олимпии пласт почвы
в двадцать пять футов.
Мгновенна Мощь —
мгновенно Искусство —
вечно-мгновенна Красота, —
уснет, как Диана, и проснется опять, как Диана, как
смена Лун золотых.

<Вступительный >

Смотреть вперед, отвергнув упованья,
Не знать часов, не верить в смену дней.
Закрой глаза и в сне окаменей,
Когда таков твой круг существованья.
В таком кругу прошедшее ясней.
Но разлюби свои воспоминанья:
Беги услад, беги очарованья
Изжитых лиц, событий и огней.
Ты помнишь миг: они пришли впервые.
Как сладко боль зажглась в твоей крови!
То, чуя тлень, шли черви гробовые.
Окаменей, их пир останови:
Как статуи, в недвижности живые,
В недвижном сне таинственно живи.

Прекраснопалубный

С безгласьем стен слиянно каменею,
В недвижном сне таинственно живу…
Я снам камней отдался наяву.
О, тишь камней. Я вечно в ней и с нею.
И вас, живых, к себе уж не зову.
Спят хоры Ор. Я в тихом свете рею.
Мой Эвсельмос плывет по эмпирею,
Опарусив туманную главу.
Мой Эвсельмос, мой пленник и вожатый,
Пусть резвый Эвр твой парус напряжет:
Лететь туда, где Солнце страстно жжет —
Напрасно жжет – тела усопших статуй.
А ты лелей скитальческий мой сон,
Гроза пловцов, ненастный Орион!

В Пути

Балаклава. Здесь был Улисс

Намокший снег живую ткань плетет
В летучей мгле под влажным небосклоном.
Кричит баклан, и зыбь с протяжным звоном —
Удар в удар – в брандвахту глухо бьет.
Здесь был Улисс. Вотще, под Илионом
Свершив свой долг, он вспять направил флот.
Кто в мирную Итаку отплывет,
Того судьба загонит к Листригонам.
Один, во тьме, он часто здесь блуждал
И небеса с надеждой вопрошал,
В овечий плащ закутавшись от снега.
Вотще. Молчал ненастный горизонт,
Кричал баклан, и с тяжкого разбега
В отвес скалы угрюмый бился Понт.

Хиос. Вечер в Турецком квартале

Я шел к своим и верил в неуспех:
О, сколько их, свершений несвершенных…
Вдруг черный луч из чьих-то глаз бессонных
Впился в меня сквозь сеть мушарабьех.
О стольких снах, для воли схороненных,
О стольких снах шептал мой скорбный смех,
И дрогнул я от муки взоров тех,
В мой вольный бег завистливо влюбленных.
Быть может, мы друг в друге тех нашли,
Кому уделы наши для земли
Готовил Рок: тебе – мои доспехи,
Моих друзей и недругов моих,
А мне – твой мир, твои мушарабьехи
И сны в тени киосков кружевных.

Шторм в Архипелаге. Сон

И снилось мне: с взволнованных высот,
Где вился смерч подоблачной колонной,
Спускалась зыбь к прозрачности придонной,
Спускалась зыбь разбить хрустальный грот.
На дне морском, в тиши хрустально-сонной,
Ни рыб, ни трав, ни чудищ не живет:
Кто не доплыл до порта, только тот
Лежит в песках и спит, завороженный.
Бежали две, дитя и мать, по дну.
Все ниже зыбь спускалась в глубину,
Смотрела мать безумно и устало.
Но не могло дитя ее понять:
Склонялось к дну, задерживало мать
И камушки цветные собирало.