1. Тот злополучный вечер.
Восемь лет назад он предпочел мне, влюбленной в него по уши серой мышке, пьяную тусовщицу. И когда я умоляла дать мне шанс, всучил деньги на аборт и вышвырнул из своей роскошной жизни, будто я была подзаборной девкой без чувств.
Не станет же он хранить в памяти случайное увлечение, которому растоптал сердце? Вряд ли помнит, как я его обожала. Как ждала, как была готова отдать ему всю любовь мира и всю себя.
Как готова была простить все..
Почти все. Такое ведь не прощают…
______________________________________
– А за десятку? – трясет двумя красными бумажками перед лицом Веры пожилой армянин. Подруга чуть не плачет от унижения, когда он отсчитывает еще две бумажки и кладет ей руку на бедро, проходится пальцами под поясом, заправляя белый передник. – Двадцатку? Ну не упрямься, лапочка. Покажи.
Я испуганно собираю пустые стаканы со стола. Все здесь воняет дорогим пойлом. Стол, ковер, люди. Мы с Веркой тоже пропахли смрадом алкоголя и кальяна, хоть не пьем и не курим.
Она умоляла меня согласиться помочь, раз ее сестра не может, говорила, ее уволят, если замену не приведет. Неужели каждый вечер они, простые наемные официантки на этой богатой яхте, терпят подобное?!
– Еще виски? – дрожащим голосом спрашивает Верка, не сбрасывая наглые руки.
Я морщусь, протирая столик. Ловлю на себе взгляд высокого брюнета, угрюмо развалившегося в кресле у окна. Тень почти скрывает его лицо, но в нем есть что-то знакомое. Вот только у меня никогда не было знакомых такого уровня. Это другой мир.
Он усмехается, будто я добыча. Блестят ровные белые зубы. Мурашки бегут по спине. Отвожу взгляд, пытаюсь не думать о хищнике, изучающем жертву перед тем, как перегрызть ей горло. Ну кому я нужна?
.
Помогай Верке после такой подставы!
Мы одеты как горничные. Какая пошлость. Меня тошнит то ли от качки, то ли от запаха, то ли от всей этой ситуации. Но я держусь тихо – Верка просила меня молчать и не лезть на рожон. Мол, хорошие чаевые дадут, а ей ещё за учебу платить. А мне за операцию сына – мне тоже нужны деньги.
Двадцать тысяч за вечер – и ещё чаевые, которыми пьяные бросаются во все стороны. Считают себя королями мира.
Молчать надо в тряпочку.
– Надоела, коза! – хохочет армянин, отпуская Верку. Она невозмутимо оправляет юбку, убирает в карман чуть порванные пятитысячные бумажки. Я смотрю на нее с недоумением: как ей не противно? Она незаметно пожимает плечами. – Ты! Тебя как зовут?
– Амалия, – тускло вру я, делая вид, что очень занята. От мысли, что я обратила на себя внимание, мне дурно. – Я принесу лёд.
Убегаю, коря себя за то, что оставляю Верку одну. Что-то не даёт мне покоя. Что-то во взгляде того, другого, молчаливого мужчины.
Словно он меня оценивал. Или вспоминал. Его темные глаза… Что-то не так. Я давно не ощущала себя так – дичью.
Почти никогда, собственно. Только с одним человеком, которого здесь быть не может. Человеком, разбившим меня своим предательством в пыль. Я не хочу вспоминать его имя, не хочу вспоминать низкий голос, не хочу вспоминать блеск глаз. Нет, не сегодня, не в этот унизительный вечер.
.
Останавливаюсь на палубе. Ветер бьёт по лицу. Даю себе пару минут и наслаждаюсь питерским морским воздухом, тем, как он треплет мое платье, как выхватывает волосы из косы. Холодно для начала сентября, но ничего. Мне нужно остудиться.