В декабре, когда весь город сковало льдом, и уже вторую неделю лютовал разбойник-мороз, чиновник десятого ранга, Петухов Сергей Сергеевич вышел из присутствия, и тут же спрятал нос в рукавицу. Щеки его, сколотые холодом, немедленно запунцовели.
«Ишь ты!..» – подумал он и, плотнее запахнув шинель, надвинув картуз на уши, припустил вдоль канала к себе на квартиру.
Из-за тучи выкатился и посмотрел на него рогатый месяцок, звездочки, как льдинки, заискрились то здесь, то там, и весь город, все набережные и каналы, все мосты и бульвары, засверкали, словно облитые сахарным сиропом. Казалось, вставай на коньки и катись до самого дома. Мела поземка, и снег, перемигиваясь серебряными чешуйками, колко летел в лицо. В прозрачном, до хрустального звона, как нарисованные, были ясно видны все плутни ветра. Он то валился под ноги, то задирал полу шинели, то свистел в ушах. Будочник, попавшийся Петухову по пути, притопывал и бил нога об ногу, а ветер крутился над ним, и, взвившись в небо, клевал его в шею.
Мимо промчалась карета, из нее выглянула милая мордочка в соболиной оторочке, и качнулось белое страусовое перо. Паром дунули лошадиные ноздри, свистнула плеть, и исчезли и карета, и мордочка, увлекая за собой запах жарко натопленной гостиной, духов, апельсиновой корки, рассыпчатые звуки смеха, треньканье пианино и легкий картавый говор. Приятно из такой гостиной смотреть на сверкание снегов, на лютование морозов.
Петухов проводил ее глазами, и, еще глубже уткнувшись в воротник, заспешил вперед. Жил он на Васильевском острове, где снимал комнату у немки Наталья Дитриховны Шеффер. Путь был неблизкий, и всякий раз, пока Петухов шел до дома, в голове его бродили самые странные, самые нелепые мысли. Если попытаться описать их коротко, то Петухов мечтал о чуде.
Глядя на кокшник-месяц, на засахаренный, словно ананас, город, на бриллиантики звезд, он думал, ведь не может быть так, чтобы среди всего этого не нашлось места хоть для самого маленького, самого крошечного, хоть с булавочную головку, чуда. Да неужели так и пройдет вся жизнь?
Нет ничего удивительного, если мысли такие приходят в голову юноше, особенно, если он хорош собой, особенно если талантлив, тем более, если честолюбив. Ему простительно, как выпадет снег, с надеждой смотреть в окно, и ждать чего-то нового, необыкновенного. Но Петухов был в летах, низенький, толстенький, с усами-щеткой под носом, с плешиной, вокруг которой топорщились редкие кустики волос. А кроме того, был он человек совершенно, абсолютно жалкий, ничтожный и незаметный. Жил он бобылем, работой занимался скучнейшей, ничего замечательного с ним не случалось за всю его жизнь, и, судя по всему, так и должен был он окончить свои дни.
И все же душа его жадно, таясь ото всех, мечтала.
«Хоть бы какое-то чудо!» – оскальзываясь на льду, подумал он. И в этот момент под ноги ему покатился золотой орех. Удивленный Петухов наклонился, чтобы поднять его, уже хрустнула под его пальцами сусальная бумажка, как вдруг другая рука сцапала орех, и он лоб в лоб столкнулся с каким-то господином. Оба отскочили, потирая шишки, и, морщась, взглянули друг на друга. Зажмуренный глаз незнакомца широко раскрылся, скорчившаяся физиономия разгладилась, и он воскликнул: