Уже более 30 лет я работаю с женщинами, которые расширяют границы представлений о психических расстройствах. За эти годы я столкнулась с описаниями ужасающего насилия и фантазиями о чем-то еще более жутком. Забыть их сложно, но самые яркие воспоминания касаются не действий или мыслей пациенток. И даже не чувства страха, порой возникавшего во время очных сессий, когда напротив меня сидел человек с опытом насилия, которому я могла показаться врагом.
Нет, картинки, которые сразу всплывают в памяти, относятся к наиболее спокойным ситуациям, где не слова, но все остальное говорит о женской травме и страданиях: о жизни и психологическом ущербе, которые подтолкнули к преступлению, иначе не поддающемуся объяснению. Я вспоминаю Мириам. Пятнадцать лет она прожила в закрытом крыле психиатрической лечебницы, где я работала. На одну из сессий пациентка пришла в необычайно взвинченном состоянии: она была так возбуждена, что с трудом могла говорить. В конце концов ей удалось объяснить причину. Медперсонал при осмотре палаты перевернул все вверх дном после сообщений о том, что Мириам тайно хранит неразрешенные вещи. Все ее пожитки, которые она так берегла (среди них фотографии, всякие мелочи и одежда), были в беспорядке, что привело в смятение и их владелицу.
Может показаться, что реакция чрезмерная: такие неаккуратные обыски – стандартная практика в любом месте ограничения свободы. Но лично для Мириам это было настоящей пыткой. Она оказалась в Великобритании в поисках убежища – ребенком без родителей, но с болезненным опытом эксплуатации и жестокого обращения. Мириам оставила родных и все ужасы, которые довелось увидеть, но с годами ей пришлось столкнуться с новыми сложностями, пока она жила в хостелах, приютах и на улице. Ее все время сопровождала нестабильность, и вещи, которые ей удалось накопить и бережно сохранить в палате, создавали ощущение, близкое к восприятию постоянного дома. Мириам вторжение в ее палату и переворачивание всего вверх дном казалось чуть ли не концом света. После сессии мы вместе вернулись в палату, и я смотрела, как она, стоя на четвереньках, собирала разбросанные по полу предметы. Казалось, что Мириам испытывала физическую боль, пока пыталась вернуть все на свои места, ведь ситуация напомнила о травме длиною в жизнь. Она посмотрела на меня и спросила, стало ли мне понятнее. Я смогла лишь молча кивнуть.
Страдания Мириам, а также многих женщин, с которыми я работала в тюрьмах, психиатрических больницах и специализированных клиниках, напомнили о человеческом факторе, который стоит за каждым преступлением. Этих женщин воспринимают исключительно как убийц, насильниц, поджигательниц, сталкеров и растлительниц малолетних. Однако виновницы преступлений, поражающих воображение, почти всегда сами подвергались насилию или имеют травмы. Они и жертвы, и преступницы. Моя задача как судебного психотерапевта – выявить взаимосвязь между этими двумя фактами и помочь пациентке сделать то же самое. Важно изучить источники и психологическую географию преступления, чтобы потом это понимание послужило доказательством на судебном заседании. На его основе можно оценивать риски при рассмотрении права опеки или определять необходимое лечение.