Кавалер Орденов Искусств и литературы, Почётного легиона и Заслуг перед Республикой Польша. Лауреат ряда литературный премий, включая премию В. В. Набокова.
В. В. Ерофеев
Недостихи ли?
Любая рецензия, которая могла бы быть написана по поводу стихов нашего автора, обречена на неадекватность. Почему? Ответ прост. Автор нарушает все возможные законы стихотворства, разрушая заборы бессмысленных ограничений, натянутые на берлинские стены нормальности, исходя, с одной стороны, из желания её эволюции, подобно Брюсову, Маринетти, Маяковскому, (что стоит отметить, выходит у него более чем неплохо), восхождения на новые, вероятно, ещё несозданные вершины, а с другой – из своих собственных внутренних потоков энергии.
На первое место выходит диктатура авторского «Я», к которой можно относиться прямо противоположным образом. Это какая-то любопытная смесь мании величия и абсолютно новой формы стиха с манией тотального противоречия при явном (но не обязательном) знании классических норм.
Автор вдыхает новый смысл в само понятие стиха и новый стих в само понятие смысла.
Посредством не просто слома стиха, не просто банального «Я сломал игрушку а значит, я гений», а чего-то более тонкого и инстинктивного, чего-то, для чего понятие излишне «теория».
Если кому-то покажется, что это бред непойманного сумасшедшего, то это не так. Опора на целый ряд великих философов, а что важнее, на аспекты и соотношения их философии, вплоть до Хайдеггера, рассуждения о такой бесспорной вершине, как Александр Македонский, с точки зрения неоспоримой критики, и о такой бесспорной низости, как Муссолини, с точки зрения неоспоримых достоинств, говорят сами за себя.
Автор то ли хочет остаться загадкой, то ли уже становится символом, нещадно вороша синтаксис и смысловые понятия.
Автору, наверное, довольно трудно ужиться с собой и со своим «Я», но стихи, подчеркнуто названные недостихами, при нескромном наименовании себя ВЕЛИЧАЙШИМ, помогают и выводят его произведения из толпы на пьедестал (пусть часом и картонный, но значительно чаще позолоченный).
Если кому-то в голову придет идея, что это нелепые, плохо сделанные, неталантливые стихи, пусть так и считает.
Автор при всей своей звонкой самобытности порой активно повторяет сам себя, хоти определенно показывая этим системность своего подхода и перерастание едва рождённых новых форм в ещё более новые, но внутреннего поэтического юмора, который бы скрашивал пусть и оригинальные, но самоповторы, как мне кажется, то ли не хватает, то ли он слишком от слова «внутренний».
Удалив самого себя из мира сегодняшней реальности (не столько для её разрушения, сколько для исправления), автор оказывается в одиночестве. У него, однако, могут быть поклонники и поклонницы, оценившие, казалось бы, чрезмерную глубину и элитарность, которые вместе с ним извлекают из стихов внешний юмор: смеются, а точнее, ржут над нормой.
Нарушение нормы во имя её развития, каким бы оно ни было, это успех нашего поэта.