Остерли, сентябрь 1919 г.
Доктор Стивенсон отошел от постели больного, дыхание которого стало настолько слабым, что движение груди, приподнимавшей тонкое одеяло, уже практически прекратилось. Единственным признаком еле теплившейся жизни было беспокойное шевеление исхудалых пальцев, ухватившихся за край одеяла, – они непрерывно исполняли ритмичное постукивание, напоминавшее барабанную дробь. Дважды молодая женщина, сидевшая около него на постели, пыталась остановить эту беспокойную игру пальцев. Она накрывала их своими руками, но стоило их убрать, движение возобновлялось, пальцы отца снова начинали постукивать по одеялу, как у барабанщика, заученно повторяющего знакомое упражнение. Вздохнув, она прекратила попытки остановить их и выпрямилась.
Худое, измученное лицо больного было изборождено глубокими страдальческими морщинами, их еще больше подчеркивала отросшая местами щетина, контрастом выделялись обветренные загорелые лоб и нос. Кустистые седые брови нависали над впалыми веками. И все же в теле, обессиленном болезнью и возрастом, оставались еще силы, и сейчас в нем шла упорная борьба за остатки жизни. Старик не сдавался, потому что не привык сдаваться перед трудностями.
Доктор поймал взгляд одного из сыновей, оба стояли неподалеку, их лица оставались в тени, потому что настольная лампа была занавешена легким шарфом, и кивком отозвал их в сторонку, чтобы его слова не мог слышать больной. Молодая женщина, сидевшая на постели, не шелохнулась – она не хотела знать, о чем они станут шептаться.
На дом обрушился еще один порыв ветра, он сопровождался усилением дождя, струи воды громко и настойчиво стучали по стеклам и карнизам. Шторм задержался на побережье, как часто здесь бывало, и не торопился перемещаться в глубь материка. Вот уже несколько часов он не давал возможности жителям городка высунуть нос из дома.
Старший брат наклонился, чтобы лучше расслышать тихие слова доктора.
– Он спокойно и мирно отходит. Я больше ничего не могу для него сделать. Но может быть, он хотел бы позвать мистера Симса? Да и вашу сестру утешило бы в какой-то степени его присутствие.
Мистер Симс был местным викарием.
Младший с готовностью отозвался:
– Я сейчас за ним схожу, – и пошел к двери.
Когда он проходил мимо лампы, легкий платок, наброшенный на абажур, шевельнулся от движения воздуха, и свет упал на его лицо, по которому текли слезы. Сестра сжала руку брата, утешая. Старший сказал:
– У него была длинная жизнь. У нашего Па. Хотя, по правде говоря, мог бы пожить еще. Всего шестьдесят четыре. Мы ожидали, что он еще пять – десять лет не оставит нас. Его отец, наш дед, умер в восемьдесят с хвостиком. А дядя Тед в свои шестьдесят шесть выглядит молодцом. – Он покачал головой.
– Ваш дядя Тадеуш обладает бычьим здоровьем, – согласился доктор Стивенсон, – скорее всего, он перешагнет и годы вашего деда. Но у вашего отца было больное сердце, и это разрушило его.
Хетти Болдуин, дочь его домоправительницы, нашла себе хорошего мужа в лице Мартина Бейкера, старшего сына. Доктор взглянул на лицо умирающего Герберта Бейкера, изможденное, высушенное бессонницей и болезнью. Мартин такой же, как отец, – богобоязненный, привязанный к семье, с сильным чувством долга. Мартин и Хетти были хорошей парой.