Силы покидали Птицелова. Все тяжелее было отбивать удары, которыми его осыпали Темные Лесорубы. Секиры чудовищных машин, пришедших из Массаракша, взлетали и падали. Иномиряне не ослабляли натиск. Они напирали так, словно собрались во что бы то ни стало изрубить строптивого человечишку в фарш. Или им был дан на то приказ, или они попросту мстили за уничтоженного грязевиками механического сородича. Может, если бы Птицелов сдался и пал на колени, измазанный известняковой пылью и кровью, Лесорубы взяли бы его под руки и забрали с собой, – похожий на термитник иномироход возвышался посреди Норушкиного карьера. Но Птицелов не сдавался, и проклятые машины били, не жалея сил, да так, что искры – во все стороны.
Секция карданного вала от шагающего экскаватора, которую пришлось использовать Птицелову вместо оружия, становилась все неподъемнее. От собственных богатырских замахов он едва мог стоять на ногах. Дважды он сбивал одного из Лесорубов с его тонких насекомьих лап, но машина тотчас же возвращалась в вертикальное положение и сразу кидалась в бой. Птицелову даже удалось выбить секиру из рук второго, но и это лишь ненадолго заставило безликое чудовище отступить.
Семижильный кряжистый мутант понимал, что в этом сражении ему не победить. А точнее, он давно ничего не понимал. Просто размахивал тяжеленной секцией и перемещался, стараясь, чтобы Лесорубы не прижали его спиной к одному из известняковых отвалов или к горе ржавых обломков, что когда-то была шагающим экскаватором. Птицелов ощущал приближение смерти. Сквозь кровавую пелену, застилающую взор, он видел лица людей: дорогих и ненавистных, верных друзей и поганых предателей. Вот тонкий и болезненный лик девочки-мутанта Лии; ему бы так хотелось обнять ее еще раз, но – увы… Вот желчная физиономия старшего агента Васку Саада, он же – иномирянин Диего Эспада; это из-за него и козней других грязевиков Птицелов оказался в таком незавидном положении. Вот лицо Колдуна, которому было все нипочем. Вот лица Бошку и Поррумоварруи – эти хорошие люди, хотя первый – мутант без роду и племени, а второй – профессор и носит золотые очки. И вот еще покойный Облом вспомнился – лагерный дружище, Неизвестный Отец в отставке…
Птицелов упал. Секция карданного вала выскользнула из рук, перевернулась в воздухе и рухнула, едва не размозжив мутанту голову.
Известняковая взвесь поднялась в воздух, закружила, точно потревоженная донная муть в чистом озере. И едва клубы поредели, Птицелов увидел, как Лесорубы, громко клацая разболтанными во время драки суставами, бегут к своему иномироходу. Бегут так, что только пятки из вороненой стали сверкают. Бегут, забыв про него – строптивого человечишку, бросившего вызов тем, кто приходит извне в Мир под светящимся небом.
Зафыркало, завыло невидимое чудовище. Заметалось эхо от одного испещренного птичьими норками склона к другому. Из зенита пал луч лилового света, вонзился в высоченный конус иномирохода. В корпусе массаракш-корабля разверзлось круглое отверстие с влажно блестящими закраинами. Оба Лесоруба, точно чудовищные тараканы, взобрались на подрагивающий от нетерпения или от истомы борт, нырнули один за другим в люк.
Лилового света становилось все больше, и корабль чужаков начал таять в нем, как тает застарелый лед в весеннем ручье.