Он помнил, как заботливо и со знанием дела бабушка поглаживала холодное разрезанное брюхо цыпленка и вынимала оттуда диковины: влажные блестящие петли кишок, пахнущие мясом, мускулистый комок сердца, желудок с зернышками внутри. Как аккуратно и нежно бабушка вспарывала цыпленка и засовывала внутрь пухлую маленькую ручку, чтобы лишить цыпленка его регалий. Потом все это разделялось, одно попадало в кастрюлю с водой, другое в бумагу – то, что пойдет на корм собакам. А затем ритуальная таксидермия, набивка птицы пропитанным водой и приправами хлебом, и хирургическая операция, производимая быстрой сверкающей иглой, стежок за стежком.
За одиннадцать лет жизни Дугласа это зрелище было одним из самых захватывающих.
Всего он насчитал двенадцать ножей в скрипучих ящиках магического кухонного стола, откуда бабушка, седовласая старая колдунья с добрым, мягким лицом, вынимала атрибуты для совершения таинства.
Дугласу разрешалось стоять, уткнув веснушчатый нос в край стола, и смотреть, но он обязан был молчать – пустая мальчишеская болтовня могла нарушить чары. Свершалось чудо, когда бабушка размахивала над птицей баночками для приправ, обильно посыпая ее, как подозревал Дуглас, прахом мумий и порошком из костей индейцев, при этом бормоча беззубым ртом таинственные вирши.
– Бабушка, – сказал наконец Дуглас, нарушив тишину, – я такой же внутри? – Он показал на цыпленка.
– Да, – сказала бабушка. – Чуточку аккуратнее и презентабельнее, но такой же…
– И гораздо больше, – добавил Дуглас, гордясь своими кишками.
– Да, – сказала бабушка. – Гораздо больше.
– А у дедушки их даже больше, чем у меня. Вон у него какой живот – он может класть туда свои локти!
Бабушка засмеялась и покачала головой.
Дуглас сказал:
– И Люси Уильямс, которая живет в конце улицы, она…
– Помолчи, детка! – закричала бабушка.
– Но у нее…
– Тебя не касается, что у нее! Это совсем другое дело.
– А почему у нее по-другому?
– Вот прилетит игла-стрекоза и прострочит тебе рот, – строго сказала бабушка.
Дуглас помолчал, потом спросил:
– Откуда ты знаешь, что я внутри такой же, бабушка?
– Ступай отсюда!
Зазвенел дверной колокольчик.
Выбежав в холл, Дуглас через стекло входной двери увидел соломенную шляпу. Колокольчик все бренчал. Дуглас открыл дверь.
– Доброе утро, деточка. Хозяйка дома?
Холодные серые глаза на длинном гладком, цвета ореховой скорлупы лице смотрели на Дугласа. Человек был высоким, худым, в руках у него были чемодан и портфель, а под мышкой зонтик, на тонких пальцах дорогие толстые серые перчатки и на голове совершенно новая соломенная шляпа.
Дуглас отступил.
– Она занята.
– Я хотел бы снять комнату наверху, по объявлению.
– У нас десять постояльцев, и все занято, уходите!
– Дуглас! – неожиданно возникла сзади бабушка. – Здравствуйте, – сказала она незнакомцу. – Не обращайте внимания на ребенка.
Не улыбаясь, человек чопорно ступил внутрь. Дуглас следил, как они поднялись вверх по лестнице, услышал, как бабушка перечисляла удобства верхней комнаты. Вскоре она поспешила вниз, чтобы нагрузить Дугласа постельным бельем из комода и послать его бегом наверх.
Дуглас остановился у порога. Комната странно изменилась, и только потому, что в ней находился незнакомец. Соломенная шляпа, хрупкая и кошмарная, лежала на кровати, вдоль стены вытянулся застывший зонтик, похожий на дохлую летучую мышь со сложенными темными мокрыми крыльями.