Читать Генезис личности. Теория и эксперимент. 2-е издание, исправленное и дополненное

Интерес к изучению личности ребенка возник у меня случайно. Будучи студентом 3 курса факультета психологии МГУ, я изучал произвольное (или, как любил это называть мой научный руководитель А.Р. Лурия, программированное) поведение у детей раннего и дошкольного возраста. Однажды я работал в разновозрастной группе и столкнулся с непонятным поведением: ребенок трех с половиной лет, который несколько минут назад прекрасно выполнял конфликтную программу (он должен был поднимать погремушку всякий раз, когда я подниму игрушечного медвежонка, и, наоборот, поднимать медвежонка, если я подниму погремушку), вдруг начал имитировать все мои действия. Обернувшись, я увидел за моей спиной двухлетнего малыша, который, подобрав такие же игрушки, подражал моему поведению. Так вот в чем дело, – подумалось мне, – мой испытуемый теряет программу, как только окружающая его социальная среда начинает сталкивать его с правильного пути. Вот тут я понял, что изучать развитие познавательных (как теперь модно говорить, когнитивных) процессов вне естественной социальной среды, вне отношений ребенка с окружающими людьми – значит получать обедненную и искаженную картину этого развития.

Так я заинтересовался мотивационной стороной поведения детей. Даже если ребенок знает и умеет выполнять определенную программу, он будет выполнять ее правильно лишь тогда, когда «игра мотивов», побуждающая ребенка к действию, позволит ему сделать это. Как же узнать эти мотивы и управлять ими? Одним из самых главных мотивов поведения ребенка раннего возраста является стремление к подражанию, но наступает момент, когда подражание всему подряд становится тормозом развития и у ребенка появляется новый мотив – стремление критически мыслить и настаивать на своем даже вопреки действиям и суждениям других людей. Этот переход я и сделал предметом своего изучения. Мне казалось, что в этом переходе сотоит первый шаг превращения индивида в личность.

Я стал более углубленно интересоваться психологическими теориями личности, но в психологии личности царила разноголосица. Я обратился к философским трактатам. Постепенно выяснилось, что в философии понятие личности связано с понятиями свободы, психики, нравственности и другими фундаментальными категориями. Иными словами, потянув за ниточку под названием «личность», я оказался перед группой проблем, связанных с самим основаниями категориальной структуры психологии. Сам того не желая, я был вынужден решать эти проблемы. В итоге, в рамках моей любимой философской традиции – философии рационализма – понятие личности высветилось как эквивалент понятия подлинной нравственности, а понятие личностного действия – как эквивалент нравственного действия.

Конечно, не все согласятся с таким определением личности. А как же Наполеон, Гитлер или Чингисхан, – спросят некоторые читатели, – они что, не личности?Разве они не оставили неизгладимый отпечаток в истории и судьбах миллионов людей? Не стану спорить, тем более что раньше я и сам уравнивал понятие личности с понятием яркой творческой индивидуальности, пусть и далекой от добра и морали. Но сегодня мне кажется, что есть гораздо больше оснований назвать личностью обычного человека, способного, не афишируя того, пожертвовать своими личными интересами ради идей (добра, истины, справедливости, красоты), чем того, кто ради богатства, власти и других благ, которые дают богатство и власть, погубил миллионы. Есть какая-то загадка в способности человека жертвовать «своим кровным» ради идеи. Мне всегда была понятна мотивация Александра Великого, с небольшой армией смело бросившегося покорять весь известный ему мир, но до сих пор я задумываюсь над тем, почему Сократ добровольно пошел на смерть перед лицом явно несправедливого приговора Афинского суда, имея возможность избежать гибели, отправившись в недолговременное изгнание.