В самые трудные моменты – вечером, когда темнота пробирается в каждый уголок дома, в окнах сплошная мгла и все кажется больше, страшнее и опаснее, чем на самом деле, – в такие моменты Вике казалось, что она совсем, абсолютно одна в этом мире. Одна тарелка, одна кружка на столе, одна зубная щетка в ванной и целый шкаф – для одной. Это было очень непривычно и как-то неправильно, что ли. Одиночество накатывало и укрывало с головой, становилось трудно дышать и очень хотелось, чтобы кто-то был рядом. Но вокруг было тихо, холодно, безучастно и очень больно. Боль от предательства – она особенная. Это не потеря, которую можно оплакивать громко, долго и без стеснения. Про потерю можно рассказывать, и тебя будут слушать участливо, понимающе кивая и жалея. Будут рядом, предлагать помощь, сочувствие и понимание. А вот предательство… Оно ранит глубоко-глубоко, до самого дна души, и всегда идет рука об руку со стыдом и чувством вины. Болит долго и мучительно, но страдать напоказ вроде как и нельзя. Потому что унизительно, потому что вроде как и с тобой что-то не так, если предали. Потому что пожалеют не искренне, а вроде как снисходительно, с мыслью «д-а-а, со мной такого не случится». И будут присматриваться к тебе по-особенному, словно в поисках того самого изъяна, из-за которого все и произошло. Окружающих раздирает от любопытства и желания расспросить обо всем, но сдерживает стеснение и уважение к горю. И они, сами не зная как себя вести, сторонятся, избегают, наблюдая издалека. Так что переживала свою боль Вика в одиночестве, глотая слезы и бездумно всматриваясь в тьму за окном. Там под напором пронизывающего ветра срывались листья с таких красивых днем и таких мрачных ночью кленов, трава бурела и ложилась влажным ковром на черную землю, небо опускалось все ниже, хороня собой смелые мечты и глупые фантазии, и все вокруг постепенно отступало и склонялось под неистовым напором бесстрашной осени, которая неминуемо возвращается каждый год, смелая настолько, чтобы внезапно порвать наши отношения с сияющим летом и вернуть нас на землю, в быт, рутину и обязательства.
***
…В самой большой комнате старенького деревянного домика, с красно-бордовым ковром на стене, иконой в углу и жарко натопленной печкой собрались трое. Сухонькая старушка, маленькая, со скрюченными артритом пальцами и добрыми глазами, всегда молчаливая и безропотная. Когда-то высокий старик, с белыми как свежий снег волосами и большими сильными руками, строгий и волевой. Женщина среднего возраста, слегка полноватая, с красивым лицом, немного смущенная, как будто не в своей тарелке.
Все трое, каждый в своих мыслях, молчали. В маленьких окошках с ватой между рамами гуляла разноцветная осень, старый буфет иногда вздыхал и поскрипывал от усталости и долгих прожитых лет, часы на стене немилосердно отсчитывали секундной стрелкой бег времени.
– Молодые нынче слабые пошли, может и не справиться она, – вдруг нарушил уютную тишину беловолосый старик и снова замолчал.
– Ну что вы, Петр, конечно справится. Ее просто нужно немного утешить, – скромно улыбнулась старушка. – Они у нас все молодцы и очень сильные.
– Сильные-то сильные, только ерундой какой-то страдают. Надя, а ты что думаешь? – обратился старик к женщине. Та обернулась, пожала плечами и промолчала.