Волосы её – гладкие, с разноцветными косами, украшенные кое-где цветами – взлетали вверх и падали вниз в такт музыке. Издалека было не разобрать: то ли вьюнки, то ли ромашки, но судя по тому, что растения вяло опустили свои головки – она танцевала уже не первый час.
Я окинул взглядом остальных в поисках Клауда.
Увидел Джипси и Рейни – подружки по своему обыкновению вырядились в неоновые мини и дикие гольфы с аляпистым принтом. Они задорно смеялись, то и дело обнимались друг с другом, не забывая стрелять глазками, как и тридцать лет назад. Я усмехнулся: сейчас все это выглядело так, будто они прилагают усилия, чтобы уловить ускользающую легкость жизни, успеть запрыгнуть в последний вагон, натужно и с усердием вернуть то, что было у них по умолчанию, а теперь дается другим.
Других я не знал. Судя по всему, это были школьницы и студенты первых курсов – все с чистой гладкой кожей, дешевыми побрякушками, которые их ничуть не портили, и почти сотней дней свободы впереди.
Здесь, на полянке, отрезанной от основного парка дубами и ивами, мы собирались каждый год в первый день лета. Я помню, как три десятилетия подряд (исключением был лишь год, когда я лечил язву желудка и когда моя бывшая рожала младшего сына) приходил сюда, чтобы полежать на траве в обнимку с дюжиной своих единомышленников – пьяных, смешных, красивых. Чтобы выкурить заботливо скрученную какой-нибудь хиппушкой папиросу – с пряной дурманящей начинкой, а потом.. потом поехать к Клауду – можно даже с парочкой новых знакомых девушек.
Только с каждым годом число этих потенциальных красоток, которые составляли нам с Клаудом компанию, уменьшалось, а музыка, окутывающая Царицыно, превращалась все больше и больше в суррогат. Так и сейчас.. Из колонок разносился электрический психодел, я стоял как дурак возле дерева – в цветных шароварах и шляпе, и у меня не было ни эппл вотч, ни желания лежать на траве. Разве знали все эти юнцы и девчонки, через что мы проходили? Какая любовь окутывала нас почти что полвека назад? Как она сотрясала небо, и весь мир принадлежал лишь нам?
Хмурясь, я двинулся к подружкам, пробираясь через толпу молодежи.
– Эй, Джипси, – похлопал я её по плечу, – не видели Клауда?
Женщины обернулись и завизжали.
– Джонни! Джонни! Милый, – Рейни и Джипси кинулись меня обнимать и целовать. Честно говоря, я и сам был рад видеть хоть какие-то знакомые лица. Когда мне было двадцать с небольшим, у нас что-то было с Рейни. Или это была Джипси? Словом, никто ничего уже не помнил, да и досады не испытывал.
– Так Клауда не было еще? Он собирался… – я попытался увернуться от поцелуя оранжевой помады.
Подружки переглянулись.
– Так у него же дача, – прыснула Рейни, – дедуля прислал мне вчера сообщение, что они всей семьей с новорожденным внучком уехали на все лето полоть и взращивать. Он теперь – в обязательствах…
– А ты? – тоскливо бросил я и вздохнул. – Ладно, девчонки, пойду я тогда наверное, еще успею на метро.
– Джонни, – Джипси сунула руку в маленькую сумочку и вытащила знакомый мне портсигар с потертым изображением льва на фоне заснеженных гор, – может, угощение?
Она лукаво улыбалась, держа передо мной коробочку, где аккуратным рядком лежали четыре самокрутки. Я представил, что приеду в свою пустую квартиру, а завтра еще целое воскресенье, которое было совсем непонятно, чем занять. Работа почти закончилась, и наступил длительный отпуск. У моего одиночества не было на него планов.