Читать Агитбригада

Не верьте!

Здесь всё безудержное враньё и выдумка: от первого – до последнего слова. И не говорите потом, что вас не предупреждали!

В общем, всё это случилось за год до начала первой пятилетки.

В жаркий августовский полдень в славном городе N повесился счетовод акционерного общества «Южрудмонторг» Сидор Герасимович Капустин.

От него осталась только предсмертная записка, комната в коммуналке на улице Дизельной (двадцать кв. метров, окно с видом на набережную) и великовозрастный сын Генка, пятнадцати лет от роду.

В найденной рядом записке были лишь следующие строчки:

«Простите меня, товарищи!

Совесть вконец замучила. Всё. Не могу так больше. Я много злоупотреблял и растратил. Но концов не ищите, ведь я самый  (зачёркнуто) лучший счетовод в СССР».

Подпись, дата.

Тем не менее срочно создали комиссию и принялась искать. Искали долго. Но, кроме гигантских счетов из модного столичного магазина «Мамбуринъ и сыновъя» за фильдеперсовые чулки, лифчики и прочее дамское непотребство, больше не нашли ничего.

Затем в городе N произошли и другие, не менее важные и масштабные события – так, супруга директора N-ской птицефабрики, женщина почтенная и возрасте, внезапно сбежала с фотографом Прошкой. Говорили, куда-то чуть ли не в Кисловодск, но это не точно. Или вот ещё хуже – старшая дочка председателя народного суда Авдотьина, внезапно остриглась и подалась в стенографистки. В это же время в реке Шайтанке нашли труп. Опознать утопленника не удалось. Ходили слухи, что это негодяй Прошка таки удрал от престарелой супруги директора N-ской птицефабрики, вернулся обратно в город и от невыносимых мук совести, утоп. Но более всего общество потряс последний случай, когда управляющий картонажной спичечной артелью «Дятел» Савва Илларионович Чванкин, придя поздно вечером из профсоюзного собрания, взял револьвер и застрелил сожительницу. На допросе вину свою товарищ Чванкин категорически не признавал, лишь хохотал зловещим голосом, да язвительно кукарекал.

Все эти события затмили нелепое происшествие с Капустиным, а потом и оно подзабылось. В коммунальную комнату на улице Дизельной сразу же заселили многодетного стахановца Заляпина, со слабоумной тёщей в придачу. А великовозрастного оболтуса Генку определили в трудовую школу при рабфаке, обучаться рабочей специальности.

К трудовой деятельности Генка оказался малопригоден. Был он ленив и безынициативен. Поэтому работы по его перевоспитанию предстояло много. В трудовой школе имени 5-го Декабря, как водится, его сперва определили в литейный цех, однако через три дня пришлось перевести в столярный, а ещё через день – в сборочный. В результате, пройдя малярный, жестяной, гончарный и фасовочный цеха (как любил шутить заведующий трудовой школой, – «семь кругов производственного ада»), Генка оказался в помощниках у Савелия Михайловича, или просто – Михалыча, вечно поддатого механика, который был когда-то знатным мастером, а нынче спился и в старом сарае ремонтировал моторы, дизель-генераторы, швейные машинки «Зингер», старые примусы, керосиновые лампы, дужки от очков и прочий ширпотреб.

Здесь, в обязанности Генки вменялось вовремя подавать Михалычу нужный инструмент, изредка мести мусор, по утрам в обязательном порядке бегать за чекушкой к хмурой кладовщице Никифоровне, и главное – не болтаться под ногами.