От автора
Этот остросюжетный роман ни в коем случае не является историческим, несмотря на то, что действие его разворачивается не только сегодня, но и возвращает читателя к началу прошлого столетия. В книге «Спаситель Мира» автор позволил себе весьма фривольно перемешать реальные исторические фигуры с вымышленными персонажами, создавая проблему критикам в определении жанра. Но эклектика – штука не новая. В наши дни, когда кухня мирового чтива выбросила на рынок столь странное литературное блюдо, как «фэнтези», подобный эксперимент вряд ли можно назвать шокирующим. Любителей аналогий хочу предупредить сразу: все главные герои, как и основной сюжет, вымышлены.
Пролог
Предрассветным утром 1937 года из ворот особняка в центре города выкатились два «хлебных» фургона и помчались по пустынной Москве. Фары выхватывали из темноты лозунги и плакаты, призывающие граждан к бдительности.
Слишком много расплодилось всякой контрреволюционной нечисти, и советский человек обязан был быть начеку. На Тверской редкие фонарные тарелки, раскачиваясь от ветра, мутным светом обозначали под собой круги серого щербатого асфальта. На Садовой фонари почти не горели, а площадь трех вокзалов и вовсе тонула во тьме. Подпрыгивая на паутине трамвайных рельсов, чуть не зацепив только заступившего на свой участок сонного дворника, фургоны неслись в сторону Сокольников. Дворник с трудом отскочил в сторону, выронив из рук орудие труда. Подняв дрожащей рукой метлу, он перекрестился вслед удаляющимся огонькам.
В кабине первого фургона рядом с водителем, рядовым Пантюхиным, сидел мужчина в кожанке и нервно метал папироску из одного угла рта в другой. Мужчину звали капитаном Деевым. Чекист много раз возил заключенных в их последнее путешествие, и предстоящая операция была ему привычна. Но сегодня утром внутри капитана что-то отвратительно сжималось и посасывало. Деев пытался отогнать это чувство, однако не мог и приходил в ярость, направляя эту ярость на контрика, который сегодня попался особый.
К самому следствию Деев отношения не имел, его работа заключалась лишь в ликвидации врагов народа. Но исключительность нынешней операции имела ярко выраженные признаки. Контрика не пристрелили в подвале и для его персоны выделили целый взвод. Для одного, со связанными руками, обессилевшего после конвейерных допросов, когда следователи сменяли друг друга, а подследственный сутками стоял в кабинете, было бы достаточно нескольких бойцов. А тут два фургона и взвод?! Кроме этих заметных признаков о заключенном под номером «47925» ходили слухи.
Контрик, по словам мелких чинов Лубянки, участвовавших в допросах чисто технически (физическое воздействие, вынос и внос тела и т. д.), обладал какими-то особыми качествами. Бумаги, которые он легко подписывал, через минуту меняли содержание, удары в лицо и почки не приносили ему боли. На его теле не оставалось кровоподтеков и ссадин. Одним словом, чертовщина. Капитан Деев в чудеса не верил, но избавиться от тяжести в организме не мог.
– Сука, – прошипел он, со свистом втянув в себя дым вонючей папиросы.
– Что вы сказали, товарищ капитан? – переспросил Пантюхин.
– Давай жми, – мрачно буркнул Деев, не поворачивая головы. – Не проспи перекресток…