Младший научный сотрудник-7
Разговор с телевизором (Москва)
Телевизор щелкнул и после непродолжительного разогрева начал вещать о надоях, покосах и урожаях на бескрайних полях Родины. Я поморщился и перещелкнул дальше, тут сенсорная панель для этого имелась, а вовсе не круговой переключатель… так, тут Ленинский университет миллионов, нисколько не лучше. На учебной программе объясняли, как решать физические задачи про движение двух тел. Неинтересно… а еще на следующем канале, куда я уже просто наугад ткнул, появилась весьма интересная картинка – камера по виду такая же, как в нашем СИЗО, слева койка, прикрепленная к стене, справа писсуар с раковиной, а по центру на табуретке сидел я же, но в легкомысленной гавайской рубашке и шортах до колен.
– Привет, Петя, – сказал мне этот второй я, помахав при этом рукой. – Как жизнь?
– Привет, – отозвался я, потому что молчать было бы глупо, вспомнил не к месту строки Высоцкого, – жизнь течет меж пальчиков паутинкой тонкою. Ты где сидишь-то так красиво? – задал я первый всплывший на поверхность вопрос.
– Ты не поверишь, – ответил он, – но в городе Маниле, Республика Филиппины, в следственном изоляторе временного содержания номер один…
– И как тебя туда занесло?
– Долго рассказывать, – поморщился второй я, – начни лучше с себя, у тебя, как я посмотрю, дела обстоят немного получше моих…
– Когда мы с тобой расстались-то, не напомнишь? – спросил я у отражения в экране.
– Напомню, – охотно согласился он, – в сентябре прошлого года, 82-го, когда эксперимент в этом вашем гребаном бункере пошел не по плану.
– В нашем, Петя, бункере, в нашем, – поправил его я, – не надо делать вид, что ты не имеешь к этому «не по плану» никакого отношения.
– Не надо придираться к словам, – буркнул он, – вываливай лучше подробности, как ты там живешь. В 82 году… у нас-то тут октябрь 83-го идет, если тебе это интересно.
– Нет вопросов, – отозвался я, – почти как у матросов. Слушай и не говори потом, что не услышал.
И в следующие пять минут я коротенько обрисовал ему свою историю за последние два месяца. Он внимал и не перебивал, открыл рот только, когда я поставил точку.
– Увлекательно… – сказал он, глядя в какую-то невидимую отсюда точку, – стало быть, ты там теперь народный целитель типа этой… Ванги.
– Точно, – ответил я, – или Джуны. С ней я, кстати, недавно встретился, и она мне выкатила страшненький диагноз – полгода мне жить осталось.
– Сочувствую, – вяло ответил он, – а мне как бы не полдня осталось пребывать на этом свете.
– Теперь твоя очередь, – передал я ему эстафетную палочку, – выкладывай давай, что там с тобой за год случилось.
– Никаких экстра-способностей в том бункере я не получил, – хмуро начал он, – так, по мелочи немного.
– Стой, – притормозил его я, – я же с помощью этого дара свою мать из могилы, считай, вытащил… получается, что она умерла что ли?
– Не все так грустно, – вздохнул он, – хирург этот из сороковой больницы, как уж его…
– Иннокентий Палыч, – напомнил я.
– Да, Кеша – он очень постарался и мать осталась жить, но с большими ограничениями…
– Не ходит что ли?
– Нет, подвижность не ограничена, но есть можно далеко не все… и обезболивающие надо непрерывно принимать. Но живая пока, этого не отнимешь.