Читать Татьяна, Васса, Акулина

Вряд ли я родилась для того, чтобы записать голоса тех женщин, чья кровь течет во мне. Хотя им было о чем сказать: о земле, о семье, о боли и любви, о красоте и ненависти.

Я родилась завершить историю «по женской линии». Не ждала, не хотела, но куда денешься. Жребий не выбирают.

«Женская» нить вечно норовила прерваться, в каком колене родства ни начни разбирать переплетающиеся корни. Даже если у предков не рождалось много сыновей, да пусть бы один и был – они оставляли потомков в количестве достаточном, чтобы продолжить род. Но сколько бы ни появлялось дочерей… Эх, а вот тут засада! Либо рано умирали, либо замуж не выходили, либо рожали только мальчишек: кто как мог исхитрялись нашу женскую линию оборвать. Почему? Не ответят. В каждом колене больше одной связи по женской линии не насчитывалось, начиная с XVIII века, а более древние документы утрачены. Так не могло продолжаться бесконечно, и вот я последняя…

Бабушка рассказывала, как ее свекровь предупреждала:

– Машутка, здесь девки не родятся! Уходите с нашего двора!

Ее свекровь, моя прабабушка Алена, знала о чем говорила, она родила одиннадцать сыновей и ни одной дочери.

Бабушка родила трех сыновей и только после того, как переехали в свой дом, родилась дочь – моя мама. Как верить теории вероятности? Верить можно в наследственность и семейные предания, если они сохранились.

Но есть еще счастливые случайности.

Отыскалась моя троюродная сестра, с именем, как Волга, протяжным и струящимся: На-та-ли-я. Сестра работает с архивом Ярославской губернии, выпустила несколько книг по генеалогии наших предков; она снабдила меня выписками из исповедных росписей и метрических книг XVIII–XIX веков, главных документов, на которые стоит опираться в истории семьи (это до 1897 года, когда случилась общая перепись населения, все разъяснившая и уточнившая. За той переписью поехал на Сахалин Чехов, сбегая от любви).

Исповедные росписи – список семей с детьми старше шести лет, то, что фиксировали дьячки при исповеди, обычно перед Пасхой. Метрические книги, хранящиеся в церковном архиве, – это свидетельства о рождении, с указанием крестных-восприемников (важные записи, они проясняют связи в семье, кто кому близок), свидетельства брака и смерти…

Как повезло Нефертити, утвердившейся в трех тысячах веков благодаря гениальному неведомому скульптору[1]. Хендрикье, подаренной нам Рембрандтом (три с половиной века ее памяти посчитать легче). Татьяне Берс – то ли Китти, то ли Наташе Ростовой от Льва Толстого (это совсем близко, первые мои героини родились раньше).

Я хочу оставить хотя бы тень, легкую, невесомую, скользнувшую по ярославской земле за крепкими и основательными моими прародительницами. Они были прекрасны и удивительны! Они остались неизвестными, без шанса «запечатлеться», потому что – крестьянки. Наверное, из-за этого художник Тропинин не оставил нам имена своих мадонн.

Я знаю имена своих. Я назову их.

Акулину выдали замуж в чужую далекую деревню Копосово, считай, за старого. Выпихнули! Ей едва исполнилось четырнадцать, а жених на пять лет старше: засмеют подруги, что за старика выдали. Она-то еще с младшими девками в беседе хороводилась, с теми, что только поджидают замужества, только учатся у старших, как улыбнуться, как глаза вбок скосить, кокетничая. Но не терпелось родителям ее с рук сбагрить. Или боялись, что позже станет уже хорошо заметно, что невеста – недоросток, забракуют женихи, засидится Акулина в девках, а то и останется камнем на шее. Пока ей мало лет, всяко можно сказать, что еще вытянется, что у них в роду всегда так, потом дорастают.