«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя».
Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла»
Пришли они по лунной тропе, протянувшейся от самого горизонта к подножию огромной скалы, вздыбившейся подобно горбу исполинского чудовища из безмятежной морской глади.
Было их двое. Шли неспешно. Каждый думал о чем-то своем, недоступном другому. И хотя путники казались удивительно похожими, как бывают похожи друг на друга родные братья, было в них и немало различий.
Первый, прячущий строгое, напряженное выражение лица в немного неряшливой густой огненно-рыжей растительности на щеках и подбородке, покрытой частыми желто-бурыми подпалинами, был необычайно высок и мускулист, и легко нес массивный кузнечный молот, небрежно закинув его на богатырское плечо. Другой же, напротив, сухой и жилистый, зябко кутался в медвежью шкуру и в меланхоличной, отрешенной задумчивости беспокойно теребил длинную, до самой груди, высеребренную сединой бороду.
Молча поднялись они на вершину одинокой скалы по высеченной в ее каменном теле лестнице, и склонили головы в немом почтении перед росшим там исполинским дубом, на могучей кроне которого, казалось, покоилось небо, а ствол не смогли бы обнять, взявшись за руки, и с десяток богатырей.
И когда листва непомерного дерева величественно зашуршала им в ответ, словно приветствуя, рыжебородый, тяжело опустив молот на землю, сказал:
– Наше время кончается, брат.
Его спутник неторопливо подошел к дубу и трепетно провел ладонью по шершавой, отозвавшейся теплом коре. Будто бы по-отечески приласкал.
– Такова участь всех живущих, – философски заметил он и, помолчав, с горечью добавил: – Всех. И даже нас.
– Неужели ты не испытываешь страха перед неизбежным концом? – с удивлением вскинув брови, спросил рыжебородый и непринужденно оперся о рукоять молота.
– Уходить, брат мой, не так уж и страшно. Горько видеть, как погибают плоды рук твоих. Печально, если все сотворенное нами сгинет без следа. Пока живы дела наши, будем жить и мы.
Рыжебородый промолчал.
Седовласый же горько усмехнулся и сорвал с ветки желудь. Задумчиво повертев его в руках, он с грустью посмотрел на спутника и, склонив голову, пробормотал:
– Здесь все когда-то началось, пожалуй, здесь всему и суждено закончиться.
История первая. Серый волчок
– Упырь это, как есть упырь, – старательно увещевал деревенский староста. – Сам видал, Ялика.
– Что видел-то? – коротко спросила молодая ведунья, внимательно разглядывая старика.
Тот был явно напуган. В выцветших глазах застыл панический ужас, испещренное морщинами лицо то и дело искажала непроизвольная гримаса страха. Старик, сам того не замечая, то принимался беспокойно перебирать сухими, сморщенными руками концы пояса, то вдруг начинал лихорадочно охлопывать себя по бокам, словно ища что-то, а потом и вовсе стал по одному выдергивать волоски из и без того жиденькой бороденки.
– Ну, ежели так-то подумать, то ничего особенного я и не углядел, – нехотя сознался он. – Давеча ночью домой возвращался из леса – по ягоды ходил – вот и задержался до темноты. Стало быть, иду и вижу тень какую-то. Вроде человек какой у дома Велимира топчется. Окликнул. Думал, кто из наших.