27.09.199Xг., 12:36 PM
Фабрика игрушек «Тедди’с Хоум»
Я, Армани Коллин, уроженец жарких итальянских полей, лучший знаток пасты во всем этом городе и расхититель женских сердец в отставке (одно из них, лучшее и ценнейшее, как раз и отправило меня на пенсию), официально заявляю, что ненавижу детей. С секунды на секунду меня ошпарит кипяток неодобрительных криков, поэтому оправдаюсь заранее – я не обижал ребенка, не было там никакого ребенка, кого-то этот чертик в человеческой коже, жуткая помесь перевертыша с гоблином и сможет одурачить, но уж точно не меня! Короче, до взрыва атомной бомбы три… два… один… Sancta Maria, mater Iesu Me, quaeso, custodi et serva[1]…
– Это безответственно! Недопустимо! Абсурдно! Возмутительно!
Кожа на горле, сухая, морщинистая, прыгала вверх-вниз, ее дергал острый, как копье римского легионера, кадык. Я почти видел, как в этом жерле кипящего вулкана колебались, скрипели, трещали, будто ржавые струны, старческие связки, но звук будь здоров, многие молодые позавидуют. На каждом таком словесном взрыве я все сильнее вжимался в кресло – он стрелял слюнной дробью, прямо-таки ополаскивал меня, спасибо, но я предпочитаю душ, а звуковая волна контузила еще на втором слове, в ушах звенели воскресные колокола.
– Даже сейчас, Армани Коллин, ты абсолютно не слышишь меня! Чем вынуждаешь подняться и низвергнуть еще более звучную ярость в твой адрес…
Человек слова, он и правда резко встал, колени хрустнули на манер выстрелов винтовки, и впился ладонями в стол, аж кожа сморщилась над костяшками. Мне искренне жаль его кабинет – картины наклонились от удара, настольная лампа моргнула, а сам стол вздрогнул, закачался, я буквально видел на нем пятна от пальцев, то ли вмятины, то ли раскаленные следы, на том самом месте, куда он ударял почти каждый день.
– Вот это новости! Я узрел частицу разума в этих пустых глазах. Разума, но не раскаяния! Ты ничуть не каешься ни о сегодняшнем безумно-неприличном происшествии, ни о сотне других в твоей коллекции…
Сначала я всерьез испугался, он так энергично размахивал жилистыми руками в приступе гневного монолога, что почти доставал до меня, а между нами было полтора метра. На миг я почувствовал себя боксером на ринге, каким-то ничтожным, слабым, неизвестно каким чудом (несчастьем) попавшим на ринг. И вот он справил нужду легких, как я это называю, воздуха там осталось только на жизненно-важные вещи. Передышка была короткой, он рухнул в начальственное кресло с высокой спинкой, мокрые ладони щупали такой же лоб, а краснощекое лицо пылало в лучах солнца.
– Боги! Сегодня, вне всяких сомнений, ты сумел превзойти самого себя… Нашей компании грозит в лучшем случае лишение клиента, но, учитывая статус той, кого ты унизил, мне придется послать не одно извинительное письмо и заплатить за неразглашение этого конфуза. Ты понял, что натворил?!