Читать Порог чувствительности

Шрифт

Интервал

Порог чувствительности

Осень выдалась промозглой. Пришедший был одет в пальто с чужого плеча. Когда-то такие были супермодными: светло-серая ткань «в ёлочку» и воротник «шалька» из искусственного меха. На ногах стоптанные потёртые ковбойские сапоги на каблуках. На голове шерстяная лыжная шапка. На щеках щетина, под глазами мешки. Пришедший позвонил, и круглый звонок сбоку от таблички «Виварий» тревожно и высоко гуднул, как показалось, где-то внизу. Потом дверь приоткрылась, обдало ядрёным вонючим теплом. В узком проёме возник седой, сутулый, морщинистый человек в меховой вытертой безрукавке.

– А деньги где выдают? – сипло спросил пришедший. Старик повернулся и начал спускаться назад, внутрь, по каменным узким ступеням.

– Дверь закрывай, не лето. – Пришедший понял, что нужно идти за ним вниз.

Виварий был полуподвальной пристройкой к основному корпусу медицинского института. Он плотно примыкал к его задней, облезлой и в потёках стене, напоминая разрастания вешенок на коре замшелого дерева. На окнах тюремной тоской ржавели решётки. Из подвала, куда за стариком сунулся пришедший, пахло сеном и мышами. Приоткрытый мешок с чернильной надписью «овёс» поверх мешковины, щедро наполненный почти доверху, стоял под лестницей. Рядом, в тазу, отмокала от налипшей земли морковь.

В ответ на чужой голос вразнобой залаяли собаки. Кошка в пёстрой шкуре и с ярко рыжим хвостом вспрыгнула на старый письменный стол, где по-домашнему расквартировались блеклый алюминиевый чайник, закопчённая кружка и толстая тетрадь в картонном переплёте, похожая на старую бухгалтерскую книгу. Чернильница с чернилами и воткнутой в неё школьной ручкой с пером стояли посередине. Кошка ловко обошла их и уютно устроилась под свисающей с потолка низкой лампой с простым металлическим абажуром.

– Фу-ты ну-ты, прямо с налёта… Оформить надо, потом уж деньги. – Старик подошёл к столу, отставил кружку, погладил кошку. Вместо левой руки у него был пустой рукав, прятавшийся под безрукавкой за ремень таких же вытертых брюк, что придавало фигуре однобокость.

– Ну, показывай! – Он сделал пришедшему знак спуститься ближе.

– Сюда иди, – хмуро сказал кому-то человек в пальто. В руке у него дрогнула верёвка. Пришелец потянул, верёвка напряглась. Сверху послышался отчаянный визг.

– Не, не так надо, – сказал дежурный. – Надо лаской. – Он подошёл к шкафчику, вроде как к облезлому буфету, открыл ящик и достал из него кусок хлеба. Отломил чуток, снизу вынул бутылку подсолнечного масла, налил на хлеб. У лестницы протянул кусок вверх.

– На! Ешь!

Визг затих. Через некоторое время верёвка ослабла и из-за стены появилась серая собачья мордочка с узкими остренькими ушами. Одно ухо стояло, а второе болталось наполовину опущенным. Собака осторожно пошла к хлебу и вознамерилась его схватить, но служитель ловко отвёл руку, заманивая дворняжку внутрь.

– Ну, теперь вот ешь! – он положил хлеб под свой стол прямо на старый линолеум, а верёвку взял у незнакомца и обмотал вокруг ножки стола.

– А когда поешь, попей! – Эмалированную старую миску он наполнил водой из простого металлического крана над четырёхугольной раковиной. Потом достал блюдце, налил в него молоко из большого алюминиевого бидона, поставил под стол. Собака сначала съела хлеб, потом вылакала молоко, но пить не стала, легла возле миски.