Читать Культурный код исчезающего индивида

Задумайтесь, пожалуйста, о том, что примерно через двадцать лет на планете исчезнет один большой, или может быть, даже гигантский народ. Это советский народ, представители которого день ото дня дряхлеют и скоро их совсем не останется. Ни одного. И меня.

Это был народ, выплюнувший из себя все постсоветское население – русских, белорусов, даже украинцев, половину Средней Азии, здоровенный кусок Кавказа, четверть Израиля, чуток Германии и Соединенных Штатов. Продолжать можно бесконечно, вплоть до Австралии через Бразилию и остров Пасхи.

Я – представитель этого народа. Я – носитель его культурного кода, то есть идеологии, привитой в детстве. Как выспренне любят говорить, впитала с молоком матери.

Да, мы все помним эти новогодние мандарины, манную кашу с комками в детском саду и толстые колготки. Это стало мемом, растиражированным в сети – с глупыми комментариями глупых женщин. Или мужчин, похожих на женщин. Ну вы, наверное, знаете таких.

Удивительным образом, за двадцать лет эти комментарии радикальным образом изменились. Мы начали коллекционировать то, от чего недавно избавлялись. Например, советские новогодние игрушки. Женщины, ныне бабушки и дедушки, плевавшие в детстве бесплатной кашей, за двадцать лет внезапно поняли, что теперь, как ни проси, бесплатную кашу больше не получишь. Женщины, ныне бабушки и дедушки, снова начали носить советские колготки.

А комментарии в Интернете сохранились. Интернет вообще все хранит, пока, конечно, платят за хостинг. Весь яд, всю глупость…

Я – носитель культурного кода советского народа хочу рассказать вам об этом исчезающем народе. Теперь. Когда время все расставило по своим местам.

Кто-то недобрый придумал колесо обозрения. Какие чувства оно должно вызывать по мнению изобретателя? Восторг полета? Ничуть. Когда сидишь на макушке этого колеса обозревать окрестности некогда, я обычно судорожно вцепляюсь в хлипкую цепочку, отделяющую меня от пропасти. И если в детстве я испытывала просто страх, то теперь к нему прибавилось манящее желание выкинуться из кабинки на самой маковке колеса, тем самым выпилившись из это сложной и слишком длинной жизни. А что? Всмятку, гарантированно.

В чем удовольствие-то? Недавно я думала о колесе обозрения и нечаянно мысленно сравнила его с войной. На войне испытываешь страх, и на колесе испытываешь страх. На войне есть вероятность увечья, и на колесе есть вероятность увечья. На войне вероятность смерти несколько выше, конечно… Но и тут: только шагни один раз влево.

А в постсоветском пространстве колесо обозрения стало символом опустения. В перестройку ржавые неработающие колеса высились над заброшенными парками и курортами. Они для меня были символом всего гигантского и мертвого, как, например, наша страна.

Казалось, я бы должна избегать колеса обозрения всю свою жизнь. Но один раз я на нем все-таки покаталась.

Это было еще в детстве, в Московском парке Победы. На колесо стояла очередь, хотя, я считаю, что обозревать в Московском районе нечего. Мама обычно любой наш выход в люди превращала в испытание, в гонку неизвестно куда и неизвестно зачем. Это сейчас люди в выходной день неторопливо прогуливаются с детьми, вкушая мороженое. А раньше в единственный мамин выходной надо было всюду успеть: детский театр в семь – это дедлайн (билеты куплены, не пропадать же добру), колесо обозрения до пяти (еще надо перебежать на трех транспортах в детский театр), катание на лодках до трех (смотри выше про три транспорта), кафе-мороженое в час (постоять в очереди), парикмахерская мамы к одиннадцати.